Спиноза. Жизнь мудреца - Фёдоров Александр Митрофанович

Позднее в одном из своих произведений он высказался о современных ему евреях в том смысле, что они не имеют никаких прав на предпочтение, так как в них нет решительно ничего, что возвышало бы их над другими народами. В области разума и истинной добродетели ни один народ не имеет преимуществ перед другими, ни один не может считать себя богоизбранным народом.

Изучение физики и других естественных наук неизбежно должно было подорвать веру юноши в чудеса, о которых рассказывалось в Писании, но он продолжал восхищаться теми глубокими и бесценными истинами, которые составляли главное его содержание. Однако места, явно противоречившие законам природы, считал позднейшими измышлениями, вставленными в первоначальный текст.

При таких независимых взглядах поддерживать связь с единоверцами и соблюдать все их религиозные обычаи было для Спинозы более чем тягостно. Долгое время — из уважения к родителям, к учителям, так высоко ценившим Спинозу в первые годы его учения, — он подчинялся предписаниям и обрядам, утратившим для него всякий смысл. Но чем дальше, тем тяжелее становилось уродовать собственную душу, и Спиноза начал все чаще уклоняться от соблюдения обрядов и при посещении храма, и в домашнем обиходе.

Его товарищи по талмудической школе и наиболее ревностные члены еврейской общины и прежде крайне неодобрительно относились к тому, что он постоянно общается с христианами, теперь же его стали считать отступником от истинной веры.

5

Одаренный мальчик, на которого его наставники возлагали столько надежд, не оправдал ожиданий своих учителей.

С детских лет он приучил себя все приобретаемые знания подвергать строгой проверке в свете собственного разума, вот и оказалось, что почти все, чему учили его в школе, этой проверки не выдерживало.

Чтобы дополнить не удовлетворяющую его картину мира, которую изображали его учителя, Спиноза еще подростком углубляется в чтение и внимательное изучение древних и новых писателей, еврейских средневековых философов-богословов — таких как Маймонид и Ибн Эзра. Но эти труды, при всей ученой эрудиции их авторов, не давали ответов на те вопросы, которые возникали в ясной и требующей логической точности голове мальчика. Темные аллегории и необъяснимые откровения никак не могли удовлетворить Баруха, стремившегося к строго научному, основанному на доводах разума миросозерцанию.

Внутренний мир его был нарушен, безусловная вера в авторитеты утрачена навсегда. Труды лучших представителей еврейской науки не удовлетворяли его. Он жаждал истины, ему нужен был свет, а он нигде его не находил. За что бы он ни брался, всюду его подстерегала неудача.

В умственной тревоге и лихорадочном напряжении он обратился к Каббале, о которой все тогда говорили с удивлением. Он занялся ею со свойственными ему рвением и любознательностью; дух его уносился далеко, в недосягаемые сферы каббалистических умозрений, но и здесь его ждало разочарование. Изучая Каббалу, он старался выделить из оболочки внутреннее ядро, но, к величайшему своему изумлению, увидел, что оболочка и есть самое главное. Она привлекала его внимание все более и более, но в то же время он не терял надежды найти разгадку своим сомнениям. Но ее невозможно было найти в науке, которая непостижимое разумом объясняет еще более непостижимым.

И вот Спиноза обращается к литературе других народов. Особенно привлекала его античная литература. В то время интерес к классической древности овладел всеми свободными умами, но особенно радушный прием встретила она на республиканской почве Голландии.

Латинский язык только что освободился от чуждых ему схоластических элементов и опять воспринял в себя дух своей отчизны. Любимым занятием поклонников античности была философия, которая получила характер науки по преимуществу гуманной, обращенной к человеку.

Знакомство с передовой философией того времени еще больше отдаляет Спинозу от представлений и общепринятых взглядов, господствовавших в еврейской общине, и за несоблюдение религиозных обрядов раввины подвергают строптивого воспитанника сначала наказанию под названием «малое отлучение», а затем предают анафеме (о чем уже рассказывалось выше). Это означало, что в течение месяца ни один еврей, в том числе и родственники отлученного, не имел права поддерживать с ним какие бы то ни было отношения.

Отлучение, которому подвергся молодой Барух Спиноза, было равносильно лишению всяких средств к существованию. Евреям было запрещено всякое общение с отщепенцем, христиане же презирали его как безбожника, поскольку принимать христианство он также не собирался.

Молодой вольнодумец стал изгоем, но и на этом его враги не прекратили травлю.

Глава IV

ИЗГНАНИЕ ИЗ АМСТЕРДАМА

1

Не явившись в синагогу на церемонию своего отлучения, Барух Спиноза значительно ослабил эффект этого мероприятия. Получалось, что не община отреклась от него, а он сам отказался от всякой связи с ней.

Вся церемония проклятия — с опрокидыванием свеч, красной жидкостью в сосуде, символизирующей кровь, — носила чересчур театральный характер, а отсутствие обвиняемого еще больше усиливало такое впечатление. Этого руководители общины стерпеть не могли. Для них мало было предать проклятию грешного отшельника. Считая непростительным грехом для себя и своих собратьев даже дышать одним воздухом с «богохульником», они вошли с прошением в магистрат Амстердама об изгнании Спинозы из города.

Раввины обратились к городским властям, выставляя Спинозу нечестивцем, хулителем Бога, полагая, что и христиане не отнесутся равнодушно к таким проступкам, подрывающим основы общественного порядка.

Магистрат, однако, предпочел умыть руки и представил это дело на рассмотрение протестантскому духовенству.

Протестантские пасторы, руководимые собственным чувством нетерпимости, побудили магистрат «для поддержания порядка и субординации» подвергнуть Спинозу изгнанию из города на несколько месяцев. Такое решение было более чем необычным для города, служившего пристанищем писателям и изгнанникам изо всех стран Европы.

И вот даже в этом славящемся как светоч свободы XVII столетия городе мыслитель Спиноза оказался чересчур опасным для общественного порядка жителем!..

Впрочем, сам Спиноза еще до решения магистрата покинул город, где он столько страдал, где возбуждал у своих собратьев лишь отвращение и такую ненависть, которая заставляла бросаться на него с кинжалом...

Оставив гостеприимный кров Франциска ван ден Эндена, Спиноза удалился к одному своему приятелю, жившему в деревушке Оуверкерк, расположенной в нескольких километрах от Амстердама, и провел в его загородном доме несколько месяцев.

Друг Спинозы принадлежал к гонимой тогда в Голландии протестантской секте арминиан (их еще называли ремонстр антами или рейнсбургцами), смешавшихся впоследствии с родственными им по убеждениям меннонитами. Эта секта, вменявшая в обязанность своим членам строжайшую чистоту нравов, образовала в Голландии скромную общину без священнослужителей. Члены этой общины называли себя коллегиантами.

Спиноза не мог не сочувствовать подобной секте, поскольку на собственном опыте убедился, какую рознь между людьми способны сеять как раввины, так и протестантские пасторы.

Уехав из Амстердама, Барух Спиноза навсегда прекратил отношения с прежней своей общиной, с которой он был связан происхождением и родственными узами. Люди, вышвырнувшие его из своей среды — вероятно, в расчете навлечь на изгнанника жестокие бедствия, — не подозревали, что они, напротив, открыли перед отщепенцем ворота к всемирной славе.

Предоставленный исключительно собственным силам, не имея еще двадцати четырех лет от роду, Барух Спиноза твердо решил посвятить свою жизнь неуклонному исканию истины.

2