Валентина Талызина - Мои пригорки, ручейки. Воспоминания актрисы

Я пришла, вымыла все пять килограмм винограда, положила в какую-то алюминиевую миску и села есть. Этот виноград оказался очень вкусным. Я ведь никогда его раньше не ела. Может быть, в Омске его просто не было в продаже, но скорее, он считался непозволительной роскошью. В общем, за один присест я съела почти всё, но ещё немного осталось, может, килограмм, может, больше… Миску поставила в тумбочку, легла спать. Утром встала, доела этот виноград и на всю жизнь его возненавидела.

Вот удивительная вещь. Когда я была в Ташкенте, перед самолётом оставалось время. Я вышла на площадь, а там горы этого винограда лежали. Каких сортов только не было! И «пальчики», и ещё что-то… Я выбрать не могла от изобилия. Постояла, полюбовалась, а потом подумала: что, в Москве винограда нет, что ли? И не взяла. Потому что как-то к нему была не расположена.

К началу учёбы заселились девочки, все оказались очень симпатичные, очень хорошие. Мы находились в предвкушении чего-то необыкновенного, чувствовали себя по-настоящему счастливыми. Одна девочка была из Киева, вторая – из Саратова, третья – из Ленинграда, четвёртая – из Подмосковья, и я одна приехала из Сибири. Когда мы пришли на первое занятие в ГИТИС и сели кругом, то все девочки как по команде надели очки. И педагог, Николай Васильевич Петров, пришёл в полный ужас, что набрал слепых артисток. Он был аристократичный, лёгкий, общительный, душевный, его называли на французский манер Николя Петер.

Курс у нас получился фантастический. Мужики потрясающие: Вадик Бероев, Слава Богачёв, Володя Толкунов, Юра Кречетов, Володя Шурупов, Женя Терновский… Никого нет. Все рано ушли – пили…

У нас были прекрасные педагоги. Вспоминаю Варвару Алексеевну Вронскую, артистку Московского Художественного театра. Когда-то в молодости она была очень красивая женщина. Вот, пожалуй, она нас научила душевности, глубине, пронзительности и состраданию.

Умение глубоко копать материал – тоже от неё. И к сожалению, во МХАТе жизнь у неё не сложилась, потому что Владимир Иванович Немирович-Данченко не пропускал красивых актрис, а Варвара Алексеевна оказалась непреклонна. И поэтому она ушла преподавать в ГИТИС и дослужилась до того, что потом вела свой курс. Она вышла замуж, и у неё родились близнецы – мальчики, Аркаша и Алёша. К сожалению, они были неполноценными, хотя один из них, по-моему, даже поступил в университет.

С годами болезнь всё усиливалась. И бедная Варвара Алексеевна всю жизнь несла на себе трагическую печать. Мы все знали про мальчиков, но, конечно, не смели ничего сказать. Но потом уже, когда меня приняли в Театр имени Моссовета, Аркаша и Алёша пришли в моё общежитие. А я такая девушка смелая была или даже безответственная. Одного из них взяла на спектакль. Потом Варвара Алексеевна мне звонила и говорила: «Валя, я тебе безумно благодарна, что ты Аркашу сподвигнула на поход в театр».

История эта странно закончилась. Потом я как-то потеряла из виду Варвару Алексеевну. Мы встречались, но не очень часто. Я всегда была ей благодарна за то, что в своё время она сказала обо мне: «Эту девочку надо взять обязательно».

И вдруг лет двадцать назад мне стали приходить толстые пакеты на адрес театра. В них были письма со сплошными каракулями: «Мамочка наша дорогая, мамочка, мы тебя любим…» Потом снова непонятные каракули. И каких-то два мужских имени. Я думала: боже, кто это? А письма приходили раз в месяц… Я позвонила в то почтовое отделение и сказала: «Знаете, мне пишут, как мне кажется, какие-то больные люди. Кто это? Вы же должны знать?» – «Нет-нет, мы не знаем…» И потом я подумала: боже мой, может быть, это Аркаша и Алёша пишут мне эти жалостные письма?

Первый курс ГИТИСа. Ваня Тюрин и я

И я пришла в поликлинику, которая стояла рядом с домом Варвары Алексеевны на Бронной, и задала вопрос: «А есть ли кто-нибудь, кто работает очень долго в этой поликлинике?» – «Да, есть…» И подошла старушка. Я её спросила: «А вот вы помните Варвару Алексеевну?» – «Да, конечно, помню и ребят её тоже помню: Аркашу и Алёшу». – «А вы не знаете их судьбу?» – «Знаю, конечно. После смерти Варвары Алексеевны их тётка взяла. Варвара Алексеевна вообще жила в семье мужа, а тётка заботилась об этих мальчиках. Там была хорошая пятикомнатная квартира, шикарная, большая, с высокими потолками… Тётка дожила до 95 лет и потом ушла. А мальчиков отдали в дом престарелых. Один умер через месяц, а другой – через два месяца. Ну, наверное, им это помогли сделать». И я поняла, что письма мне писали какие-то совсем другие люди. А потом письма перестали приходить.

Если мальчики у нас на курсе выглядели роскошно – очень красивые, стройные – фантастические! – то девочки «подкачали». Все какие-то приземистые, маленькие, в очках. Выделялся среди всех мальчиков, конечно, Вадик Бероев. Сказочно красивый молодой человек. У него папа был осетин, а мама русская. Он не производил впечатления восточного человека. Большие светло-карие глаза, прекрасно очерченный рот, необыкновенная кожа… Конечно, все девочки на нашем курсе были в него влюблены, все без исключения. Но он, к сожалению, не обращал внимания ни на одну. К Вадику сразу приклеилось прозвище Граф. Вот он был Граф.

С ним очень дружил Толя Солодилин, маленький, хиленький – типичный русский интеллигент. У него был маленький вздёрнутый носик, большие серые глаза. Ну, Петя Трофимов. Оруженосец Толя и Граф. Они были вместе – не разлей вода и жили тоже вместе в Зачатьевском переулке. Боже упаси, никаких там мыслей! Вадик на четвёртом курсе женился на Элле Бруновской с курса старше. Это была пара потрясающей красоты.

Вообще на нашем курсе было мало романов. Только Юра Кречетов и Галя Ахрименко. А так все жили в отсутствии любви. Мы были поглощены искусством, сначала этюдами, потом отрывками. И всё это составляло счастье нашей тогдашней жизни. Мальчики не так сильно выпивали, в тот момент ещё не было этого.

Когда мы проучились год и отправлялись на каникулы, Николай Васильевич сказал: «Значит так, вы у меня все какие-то солдатки. Ребята – да, красивые, молодые, высокие, потрясающие. Одна Анжела женственная!» Анжела была москвичка, очень мягкая, красавица, конечно. «Вот вам задание: пожалуйста, найдите в себе женственность».

Николай Васильевич озадачил меня под корень. Женственность… А что это такое? – размышляла я. И долго всех спрашивала, что такое женственность? Смотрела на Анжелу: вот она женственная, а я не женственная, ничего особенного. И потом, когда я приехала в Омск, я всех замучила своим вопросом. И никто не мог мне раскрыть эту тайну. Маму я даже не спрашивала. Она бы меня не поняла, подумала бы, что я над ней смеюсь.