Родион Нахапетов - Влюбленный

Пленных кормили супом из сушеной картошки. Они вылавливали из супа маленькие горошинки и картофелинки и приносили мне.

Как‑то петро, тот, что выслуживался перед немцами, заметил, что во время обеда пленные уносят хлеб в пилотках.

— Уж не для шлюхи ли? Не давайте ей ничего! Пусть учится жить!

Пленные цыкнули на Петра:

— Ты полегче! Не видно по ней, чтобы шлюхой была.

— Да она…

— Можешь не рассказывать, иди, сами разберемся.

В жандармерии было две категории военнопленных: те, что работали там постоянно (Петро в их числе), и временные, которых на следующий день по прибытии отправляли на передовую.

Однажды вечером, после работы, я вернулась в подвал, наполненный группой военнопленных. Я поздоровалась. Вижу, один парень пристально на меня смотрит. Потом подошел.

— Ты… говоришь, тебя Катей зовут?

— Да.

— Откуда ты?

Я Сказала.

— А у тебя нет брата Василия?

— Нет.

Вижу, парень волнуется.

— Катя, — сказал он, — ведь ты же моя сестра. Я Василий, твой брат. Разве ты не помнишь Киев, детдом? Мы там вместе были. А КОГДА тебе было восемь лет, тебя куда‑то увезли. У тебя что‑то с ногами было, очень болели. Помнишь?

Василий смотрел на меня с таким горячим чувством, что я не знала, как возразить.

— Вася, я же не похожа на твою сестру.

— Да что ты! Не похожа… Вылитая мама. Глаза, брови… И высокая, как мама. Все мамино.

— Правда?

— Одно лицо! И возраст совпадает. Я тебя так долго искал, Катя.

Друзья василия делали мне знаки, чтоб я не спорила, — очень уж Парень переживал разлуку с сестрой.

Всю Ночь мы с василием разговаривали. он заботливо подмащивал сено, поглаживая мои разбитые в кровь ноги. Спи, Катенька, отдыхай, — шептал он. — Ты знаешь, Завтра я достану тебе свежую газету. обязательно достану. и хлеба. Я Тебе много хлеба принесу. Я Постараюсь…

К утру уснули. Василия с пленными увели рано, я и не слышала. В подвале оставались только раненые. Один из них сказал мне, что Василий достанет, что обещал: подбирая убитых, пленные находят и хлеб, и конфеты, и советские газеты.

— Василий ужасно переживает плен, — сказал пожилой пленный. — Он Смелый и хороший парень. не спорь с ним, дорогая, пусть думает, что ты его сестра. это помогает ему перенести горе. А Потом, когда война кончится, объяснишь ему. Потом Скажешь правду…

Весь день меня тревожила встреча с Василием.

Поздно вечером я вернулась в подвал. пленных было вполовину меньше, чем вчера. поступили и новенькие.

Но «брата» среди них не было. Я забеспокоилась. Поздно ночью в подвал доставили новую группу пленных.

— Есть среди вас Катя? — спросил один.

Я вскочила с места:

Да! Да!

Пленный подошел ко мне, протянул сверток и сквозь слезы сказал:

— Это передал тебе твой брат Василий. Мы подбирали мертвых немцев, и когда уже собирались уходить…

Пленный прервал рассказ, стараясь справиться с волнением.

Я стояла как парализованная.

— Василию оторвало ноги. Мы подбежали… Он просил, чтобы

Мы добили его… Он Дал нам этот сверток и сказал: «передайте сестричке кате — я нашел ее. Я Нашел ее. она в подвале жандармерии». Мы У немцев попросили забрать василия. Но Нас погнали. Он все время звал: «Катя! Катя!..»

Мы Развернули сверток.

Там была четвертая часть газеты «известия» — страница сообщений с фронтов, четыре галеты и два кусочка черствого хлеба.

Я Разрыдалась, упав на пол.

Пленные обступили меня.

— Катюша, мы отомстим за него! — говорили они. — Сыну своему обязательно расскажи о величии души этого прекрасного юноши.

Сколько бы я ни читал эти строки, они неизменно трогают меня. Есть простота человеческих поступков, которые бьют прямо в сердце. Не знаю, смогли ли отомстить за Василия его друзья (большинство из них погибло), но наказ рассказать сыну о «брате» Василии мама выполнила. Кроме того, после войны она разыскала детдом в Киеве, в котором воспитывался Василий, поехала туда, рассказала детдомовцам о последних днях героя. Ребята сами изготовили мемориальную доску и повесили ее в школе. До последних своих дней мама помнила о Василии, о четвертушке газеты «Известия», четырех галетах и двух кусочках черствого хлеба.

…Однажды в подвале появились двое: раненый танкист и женщина лет сорока пяти. Женщина сказала, что подралась с полицаем из‑за своей коровы. Она была зла на полицаев, но со временем зло растеряла и сидела в своем углу, недовольная жизнью вообще.

У Ванюши — так звали раненого танкиста — была глубокая рана на ноге. Он разорвал свою нижнюю рубаху и попросил меня перевязать его.

— Ты знаешь, Катюша, — говорил он, пока я возилась с раной, — у нас есть «катюши», которые до Берлина достанут, до самого Гитлера. Ни за что им не победить нас!

Ванюша показал удостоверение.

— Видишь, я сержант. От немцев спрятал. У меня жена есть, двое детей. Мама старенькая. Я их очень люблю. Катюша, напиши жене, что я духом не пал. Меня ведь расстрелять могут… Нет, я не сдамся. Я хочу на Берлин идти, бить их, гадов!

К ночи танкисту стало совсем плохо, поднялась высокая температура.

— Катюша, бежим отсюда. Пойдешь со мной до Берлина? Хорошо?

— Хорошо, Ванюша, хорошо…

Он обратился к женщине, которая подралась из‑за коровы:

— Мамаша, дорогая… не подсобите? Нам только бы до окошка дотянуться. А, мамаша?

Женщина пожала плечами.

— Катюша, иди сюда! — позвал меня танкист. — Мамаша поможет до окошка добраться.

— Не собираюсь я никому помогать! — буркнула женщина и демонстративно отвернулась к стене.

Ванюша шепнул мне:

— Не нравится мне эта женщина…

Как только утром меня вывели во двор, на меня набросился разъяренный Отто:

— Ах, так? Значит, бежать собралась? А?! Говори, советская сволочь!

И изо всех сил ударил меня по зубам.

Поодаль стояли немцы, держа на поводках собак. Отто дал команду, и собаки бросились на меня и тут же повалили с ног, вцепляясь в руки, ноги, шею.

— Хватит! — приказал Отто, и собак оттянули. — Теперь поняла, Как убегать, а? В Следующий раз расстреляю!

Меня отвели на новое место жительства. В Противоположном Конце двора в небольшой хате размещалась группа «постоянных» военнопленных.

Военнопленные соорудили мне из сена постель. Раны от укусов жгли тело. Не помогали ни примочки, ни листы ПОДОРОЖНИКА. Ноги, руки, все мое тело стало отекать.

На другой день я узнала, что Ваню — танкиста расстреляли. Пленные слышали, как он кричал: