Игорь Оболенский - Мемуары матери Сталина. 13 женщин Джугашвили

Я себя помню с Гамбареули - это окраина Гори. Оторванный от города край на берегу Мтквари. Из-за огромного количества болот там были болезни, малярия, и никто не хотел там жить.

Но нищета заставляет терпеть все. Гамбареули не была родиной моих родителей. Мой отец - крестьянин из Сванетии, его звали Георгий. А маму звали Мелания, она была из Пшави. Они оба были крепостными князей Амилахвари. И служили им, пока не обвенчались.

Мой отец из глины делал кувшины, он очень хотел понравиться Амилахвари, но не смог выдержать плохого к себе отношения. И в результате сбежал с женой и детьми и поселился на болоте. Несмотря на то, что Гамбареули для здоровья было абсолютно невозможным местом, для отца оно оказалось подходящим. Там было много глины. И еще было легко дойти до Г ори.

У меня было двое братьев - Георгий (Гио) и Андрей (Сандала).

Сандала тоже занялся керамикой. С отцом они стали усердно работать и поставили семью на ноги.

Но отец вскоре заболел малярией и почти два года не вставал с кровати. Через два года он в мучениях умер. Мы остались сиротами.

Я тоже заболела малярией. Наверное, тоже повторила судьбу отца. Я была любимицей братьев. Спасло одно обстоятельство - отменили крепостное право. Был большой праздник. Народ стал распрямлять спину.

Мои братья по совету матери решили поменять место жительства. Взяли повозку, сложили все вещи, посадили меня, маму, и мы поехали в Гори. Пришли к родственникам, они нас хорошо встретили. Были очень добрыми, так как знали моего отца. Помянули его и дали нам маленькое место на своем дворе.

Братья построили хижину. Матери соседи помогали. Так что скоро мы стали жителями Гори. Жили в русском районе - русисубани. На том месте, где находилась духовная семинария.

Там все дома были землянками, только по дыму, поднимавшемуся над травой, можно было понять, что в них живут люди. По сравнению с соседскими наш дом был красивым - у него даже были окна.

Воздух Гори меня вылечил. Я словно пришла в себя и стала красивой девушкой.

Сколько раз я мечтала, чтобы мой Сосо стал священником.

Идет наш Лаврентий (Берия - прим. И. О.) и говорит: «Сосо пришел, он уже здесь и сейчас войдет». Открылась дверь, и заходит он, мой дорогой.

Не верю своим глазам. Он тоже рад. Подходит ко мне и целует. Выглядит хорошо, веселым и бодрым. С нежностью спрашивает про мое здоровье, спросил про близких, друзей.

Внезапно я обнаружила, что у моего сына волосы седые. И даже спросила: «Это что такое, сын?». Он отвечает:

«Не имеет значения, мама. Себя очень хорошо чувствую, даже не думай об этом».

После Сосо со своими друзьями пошел осматривать город, я осталась одна. И нахлынули воспоминания.

В молодости к моим братьям начал сватом ходить Михака, который называл какого-то Бесо Джугашвили, которого Осе Барамов пригласил работником в свою обувную мастерскую.

Как оказалось, этот Бесо хотел на мне жениться. Вскоре он и сам объявился, нас представили друг другу. А на второй день мне открыли, что он - кандидат в зятья и поинтересовались, насколько он мне нравится.

Я покраснела, даже слезы в глазах появились. Они его очень хвалили: «Бесо такой хороший человек».

Я не смогла отказаться, а в душе даже радовалась, так как мои сверстницы давно обсуждали этого Бесо и им он нравился.

У горийских девушек, правда, теперь появилась причина для злости. Злословие в мой адрес не прекратилось и после нашей свадьбы.

В то время Бесо считался смелым мужчиной с очень красивыми усами, и был прекрасно одет.

Он был из города и поэтому на нем чувствовался городской отпечаток. Одним словом, он был выше на одну голову всех женихов.

У нас была большая свадьба. Нашими свидетелями были Яков Эгнаташвили и Миха Цихитатришвили. Они была карачогели (в дословном переводе с грузинского - «одетые в черную чоху», городские торговцы и мелкие ремесленники, отличающиеся рыцарством и благородством, в отличии от кино - городских бездельников и мошенников, - прим. И. О.). И внесли своей вклад в свадьбу - пели, говорили тосты.

Нас обвенчали в церкви. Потом мы сели в фаэтон, который был украшен. Присутствовали певцы.

Нам очень помогал Яков Эгнаташвили, на свадьбе он был старшим свидетелем. Не забывал нас и после свадьбы. Бесо оказался хорошим мужем - ходил в церковь, много работал, приносил деньги. Я была счастлива.

После церкви мы отправлялись на рынок, покупали все, что было нужно, и возвращались домой. Многие завидовали моему счастью.

Бесо никак не рассказывал, откуда он. Он так объяснял: «Мои предки были пастухами, так что нас называли «джоганы». А то мы раньше носили другую фамилию. Предки моих предков были генералами».

Через год корона нашего счастья пополнилась - родился сын. Бесо чуть не сошел с ума от радости. Крестным отцом стал Яков Эгнаташвили, были большие крестины.

Но радость сменила грусть, так как ребенку было 2 месяца, когда он умер. Бесо начал пить от горя.

Через два года родился второй сын. Его тоже крестил Яков. Но и тому ребенку не суждено было жить. Бесо от горя чуть не потерял рассудок. Моя мать стала ходить по гадалкам, хотела узнать, почему нам посылаются такие несчастья.

Наконец, я снова забеременела и родился третий ребенок. Мы поспешили его окрестить, чтобы он не умер некрещеным. Крестным уже сделали другого свидетеля, так как рука Якова оказалась несчастливой. Эгнаташвили не обиделся.

Мама повесила на сына иконку Святого Георгия и сказала: «Пойдем на заклание».

Ребенок остался жить. Правда, был очень слабого здоровья. Он был весьма нежным и никак не прибавлял в весе. Если кто-то заболевал поблизости, то он заболевал следом. Больше всего любил кушать лобио.

Однажды Сосо простыл и потерял голос. Мы рыдали так громко, что слышали все соседи. Они нам сочувствовали. Все думали, что сын тоже умрет. Но он выжил.

Мы отправились молиться в Гери. На заклание отдали овцу и заказали в церкви благодарственный молебен. Сосо в церкви испугался. И потом даже дома иногда вздрагивал, бредил во сне и прижимался ко мне.

Сосо очень рано начал разговаривать, он все называл какими-то своими именами, мы много смеялись и веселились.

Он любил вещи, которые блестели. И просил дать их ему. Все блестящие вещи он назвал «дундала». Очень любил цветы, особенно ромашки. Когда он их видел, не мог успокоиться. Ромашку называл «зизи».

И также очень любил музыку. Когда мои братья Сандала иГио начинали играть на дудуки, то радости Сосо не было границ. Любил слушать соловьев, моя мама водила его в сады. Тогда же он полюбил петь сам.

Сын доставлял мне огромную радость, но Бесо все больше и больше пил. Друг семьи Яков Эгнаташвили все просил его бросить, но он не поддавался. Со временем у него стали дрожать руки и он уже не был таким хорошим мастером, как раньше.