Сергей Капица - Алла Юрьевна Мостинская
С искренним уважением, Я. Успенский».
Я. В. Успенский стал одним из тех, кто из зарубежной командировки не вернулся, пополнив ряды «невозвращенцев».
Родители Сергея к настойчивым предостережениям деда прислушались лишь единожды, отменив поездку в 1929 году. Все последующие пять лет старший Капица регулярно ездил в СССР и благополучно возвращался.
Осенью 1934 года Петр Леонидович и Анна Алексеевна собрались ехать в Советский Союз вместе. Поехали они на только что купленном легковом автомобильчике «воксхолл», доплыли из Харвича на пароме до Бергена и, объехав живописную Скандинавию, добрались до Ленинграда. На время их отъезда Сергей и Андрей оставались в Англии с няней и бабушкой Елизаветой Дмитриевной.
Неожиданно Петра Леонидовича вызвали в Москву, в Кремль, где сообщили, что его английская виза аннулирована и что отныне он будет работать в СССР. Попросили сдать паспорт. Итак, опасения деда сбылись. Через месяц Анна Алексеевна вернулась в Кембридж одна.
Конечно, Петр Леонидович был недоволен таким поворотом событий: дела в Англии складывались прекрасно, за короткий срок он стал членом Королевского общества, его новая лаборатория росла и расширялась, заказам не было конца, семья была хорошо устроена. А СССР был новой страной, сотрясаемой острыми противоречиями, населенной голодными людьми, в большинстве своем уверовавшими в построение нового общества…
После того как Петру Леонидовичу не разрешили вернуться в Англию, он потом часто вспоминал странную фразу академика Ивана Петровича Павлова, с которой тот обратился к Капице в декабре 1934 года незадолго до своей смерти: «Знаете, Петр Леонидович, ведь я только один здесь говорю, что думаю, а вот я умру, вы должны это делать, ведь это так нужно для нашей родины».
Для Капицы-старшего решение советского правительства явилось колоссальным ударом. Внезапно, не по его воле, прекратилась успешно продвигавшаяся работа в Мондовской лаборатории, по существу, оказались оборванными его связи с международным научным сообществом.
У Петра Леонидовича не было возможности напрямую общаться с Резерфордом, он не мог сам объяснить то положение, в которое попал. Это должна была сделать Анна Алексеевна, для которой интересы мужа всегда были на первом месте: сказывались ее воспитание и образование. Она писала в своих воспоминаниях:
«Папа был достаточно обеспеченным человеком, но у нас в семье никогда не было стремления к роскоши, была хорошая интеллигентская среда. Любимая книга мамы — [поэма Николая] Некрасова… «Русские женщины». Она запала мне в душу с самого детства. Вероятно, отсюда мое чувство долга перед Петром Леонидовичем — дружба и стремление никогда не подводить, полное доверие, полная поддержка во всех случаях жизни».
Целый год из России в Кембридж шли письма Петра Леонидовича Капицы. Сначала он бодрился и даже пытался шутить: «Тему работы надо менять каждые восемь лет, так как за это время полностью меняются клетки тела и крови — ты уже другой человек».
Потом в его посланиях появились тревожные нотки, которые он пытался замаскировать: «Мне все больше и больше кажется, что я совсем здесь одинок, и не будет удивительным, если меня растерзают и заклюют. Но я все же не могу изменить свою позицию. Оказывается, меня не так-то легко запугать. Я боюсь только одной вещи… — это щекотки, и пока меня не начнут щекотать, я не сдам позиции».
Затем, однако, в его письмах стали сквозить ничем не прикрытые горечь и усталость: «На Западе люди давно поняли, что человека, которого игре «природы» было угодно сделать ученым, надо поставить в такие условия, чтобы эта «игра природы» была бы полностью использована и он [бы] работал продуктивно. У нас до такой простой истины утилитаризма еще не дошли… Ведь занимаются люди вопросом ухаживания за коровой: сколько ей надо гулять, сколько есть — чтобы она давала много молока. Почему же не поставить вопрос, как ухаживать за ученым, чтобы он работал с полной отдачей? Наши [руководители] скорее займутся коровой, и это им понятнее, чем ученый».
Необходимо отметить, что Эдгар Эдриан, с которым Петр Леонидович был хорошо знаком по работе, впоследствии лорд и вице-канцлер Кембриджского университета, получивший Нобелевскую премию еще в 1932 году, пытался, как мог, исправить ситуацию. Приехав в Москву в 1935 году на Всемирный конгресс физиологов, он вместе с Петром Леонидовичем выработал план действий, так называемый «доклад Эдриана», который был представлен Резерфорду и лег в основу переговоров о дальнейшей судьбе Капицы-старшего и его лаборатории.
Жить Петру Леонидовичу в то время пришлось в коммунальной квартире матери, на Кировском (ныне вновь Каменноостровском) проспекте в Ленинграде. Условия были далекими от кембриджских.
«Петр Леонидович жил в коммунальной квартире, где все родственники. Ольга Иеронимовна очень умно (это была их собственная квартира, они купили ее до войны) заселила ее своими друзьями и родственниками, чтобы не уплотнили чужими. Для Петра Леонидовича нашли комнату, он там жил, там пережил страшные вещи, когда торговался за свою жизнь», — вспоминала Анна Алексеевна Капица в беседе с гляциологом, полярником и писателем, членом-корреспондентом РАН Игорем Алексеевичем Зотиковым.
Но Капица-старший не сдавался, ради любимого дела — науки — он готов был бороться до конца. Петр Леонидович выдвинул свои условия работы в России: исследования в области физики будут им продолжены лишь при условии создания института, который должен получить из его лаборатории в Кембридже уникальные научные установки и приборы. В противном случае он вынужден будет переменить область своих исследований и заняться биофизикой, в частности, проблемой мускульных сокращений, которой он давно интересовался. Он обратился к Ивану Петровичу Павлову, и тот согласился предоставить ему место в своем 1-м Ленинградском медицинском институте.
22 декабря 1934 года вопрос о П. Л. Капице был рассмотрен на совещании Политбюро ЦК ВКП(б). Принятое на следующий день постановление правительства предусматривало создание в Москве академического Института физических проблем[15], утверждение Петра Леонидовича его директором, завершение к сентябрю 1935 года строительства зданий института с лабораториями, оснащенными самым современным оборудованием. П. Л. Капице предоставлялось право самому укомплектовать институт квалифицированными кадрами и полновластно распоряжаться выделенными финансовыми средствами. 1 января 1935 года П. Л. Капица был назначен исполняющим обязанности директора этого института, а 21 марта — избран на эту должность. В августе Политбюро ЦК ВКП(б) дополнительно приняло решение о выделении 30 тысяч фунтов стерлингов на приобретение оборудования Кембриджской (Мондовской) лаборатории Петра Леонидовича. 30 ноября сенат Кембриджского университета, по ходатайству Резерфорда, дает согласие продать в СССР — для института Капицы научное оборудование Мондовской лаборатории.
Известно, что Резерфорд очень бережно, даже трепетно относился к научному оборудованию вообще. Оснащение Мондовской лаборатории, построенной для П. Л. Капицы, было современнейшим. И все-таки, узнав, что тот был
