Борис Вадимович Соколов - Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»

Или вот еще цитата из песни на тему пьянства:

Считать по-нашему, мы выпили немного.Не вру, ей-богу. Скажи, Серега!И если б водку гнать не из опилок,То что б нам было с пяти бутылок?

И здесь вроде бы герой шутовской, так что у слушателей и читателей даже мысли не должно было возникнуть, что это – сам бард. И только близкие друзья знали, насколько все это автобиографично, вплоть до величины выпитых доз горячительных напитков. Вот друг Высоцкого, актер Таганки Борис Хмельницкий, отвечая на вопрос интервьюера «Как вы считаете, почему многие актеры так подвержены пьянству?», утверждал: «Потому что у нас работа такая – экстремальная. Мы все пропускаем через свою нервную систему, через свои эмоции. Актеры живут и умирают на сцене, на съемках – так ушли Миронов, Вертинский, Шукшин… Высоцкий тоже умирал на сцене, ему уколы делали за кулисами, когда он играл Гамлета. И многие другие играют на пределе – больной, не больной,  – нельзя не выйти на сцену, нельзя на сцене показывать свою боль». Тут надо оговориться, что Высоцкому во время спектакля отнюдь не сердечные препараты впрыскивали. И Хмельницкий об этом знал, но интервьюеру страшной тайны раскрывать не стал. Борис Алексеевич продолжал рассказывать Александру Левиту: «К слову, я вообще не пил, когда пришел в театр. Там пристрастился к этому делу, а завязать – ох, как сложно!..

Как говаривал Штирлиц, привычка, выработанная годами. Пить меня научил Юрий Любимов. После первой премьеры зашел в гримерку: надо отметить! Я говорю: вы знаете, что я не пью и не курю, так нас с сестрой Луизой родители воспитали. А он в ответ: «Что же это за артист такой?!» Потом, когда он ругал Высоцкого за очередную пьянку, я напоминал ему, кто спаивает актеров в Театре на Таганке (смеется)».

А другому интервьюеру Хмельницкий признался: «Выпить я уважаю. Но только в свободное от работы время. Пожалуй, припомню только один случай, когда «принял на грудь» накануне спектакля. Да и то лишь потому, что день недели перепутал. Ведь выпить и идти на сцену – это же сплошное мучение. Зачем измываться над собой и зрителями. Но когда я пью, удовольствия не получаю. Думаю, идет это не от распущенности, а от той нервной нагрузки, которая выпадает на сцене, на съемочной площадке. Примешь сто грамм – и полегчает. Поэтому я – убежденный пьяница. Не знаю, что такое похмельный синдром. Могу пить, могу не пить – хоть неделю, хоть две. А алкоголизм – это страшная болезнь, к тому же трудноизлечимая. Я видел это на примере своих товарищей, которые уходили из жизни, не в силах справиться с властью рюмки. Не доведи, как говорится, Господь…

Моя первая рюмка случилась только на втором курсе театрального института, когда мы сдали первый акт спектакля «Добрый человек из Сезуана». Потом постепенно втянулся. Это понятно: ВТО, Дом кино, «поклонники таланта»…

Шампанское я не очень люблю. А вот коньяка, водки иной раз по девятьсот грамм приходилось принимать на нос, по литре. Но чем старше становлюсь, тем труднее берется эта планка… Перед любовным свиданием или во время него обязательно люблю выпить. Тонус поднимается, жизнь кажется прекрасной и удивительной, женщина – особенно соблазнительной… Правда, случалось пару раз, что, готовясь к бурной ночи, слишком много «принимал на грудь», сил своих не рассчитывал. Потом каялся: вот идиот, такая женщина была прекрасная, а я перебрал…

Когда сидим теплой мужской компанией, я говорю примерно так: «Мои друзья, я безумно рад вас видеть. Тебя, Толя Ромашин, тебя, Ивар Калныньш, тебя, Виталик Шаповалов… Давайте выпивать весело, но не будем никому мешать. И не станем торопиться туда, куда ушли Володя Высоцкий, Олег Даль, Гена Шпаликов, Марис Лиепа…»

Высоцкий, как и многие другие актеры Таганки, иной раз выходил на сцену подшофе, что однажды привело к страшному конфузу, о котором мы еще расскажем. По многочисленным свидетельствам друзей и знакомых, Высоцкий, когда позволяли средства или обстоятельства, предпочитал дорогие иностранные напитки – ром, коньяк, виски. Водку не любил и пил только тогда, когда не было других напитков. В молодые годы, когда он еще не был богат и знаменит, Владимиру Семеновичу приходилось довольствоваться водкой и дешевым портвейном. А опохмеляться поутру он всегда любил шампанским.

Высоцкий часто писал о том, чего на личном опыте никогда не знал, но слушателям его песен казалось, что перед ними бывший зек (фронтовик, геолог, шахтер, рабочий и т. д.). Он умел замечательно перевоплощаться в каждого из героев своих песен, а их специфический жаргон превращать в высокую поэзию, но так, что у слушателей сохранялась полная иллюзия, что они слышат живую разговорную речь.

Друг Высоцкого, актер Таганки Виталий Шаповалов, говорил о нем: «Он не успевал: он знал Мещанскую, Каретный, театр, знал круг друзей, знал страну по рассказам людей. Не отсидев в тюрьме, писал о зеках, и зеки благодарны ему, потому что это написано так, как будто он сам сидел. Воевавшие благодарны за то, что он будто с ними воевал и т. д. Но все это – только следствие таланта Володи. Многим непонятно, как можно так писать. Мне ясно одно: это переработка гениального человека».

Замечу, что Высоцкий замечательно воспроизводил в своих песнях не только зеков и фронтовиков, но и пьяниц. А вот тут ему уже в немалой мере помогал большой жизненный опыт. Некоторые поклонники в свое время искренне верили, что и здесь имеют дело с блестящей стилизацией, а в действительности Владимир Семенович – вовсе не пьяница. Ну, пропустит рюмку-другую по праздникам или в компании друзей, не более того. К несчатью, песни о пьяницах были по-настоящему автобиографичными.

Мы не знаем, когда стартовал Высоцкий в выпивке  – то ли на первых курсах МИСИ или Школы-студии МХАТ, то ли еще в старших классах средней школы. Марине Влади, согласно ее книге, Владимир признался, будто начал пить с 13 лет, но тут могло быть поэтическое преувеличение, как со стороны Владимира, так и со стороны его вдовы. Сам Высоцкий, в отличие от того же Хмельницкого, откровенных интервью о своем пристрастии к алкоголю никогда не давал и в своем пристрастии к спиртному никогда публично не сознавался. Ему требовалось создавать перед зрителями и слушателями совсем иной образ – крепкого, здорового мужика, надежного друга, который всегда придет на помощь и без хныканья преодолеет трудности. Согласимся, что с таким образом совершенно не вязался образ тяжелого алкоголика, изводящего родных, близких и коллег по работе своими запоями и сам нуждающийся в экстренной помощи.

Марина Влади в своей книге о Высоцком указывала на социальные и психологические корни его алкоголизма: «Ты острее, чем другие ребята твоего поколения, чувствуешь на себе сталинские наставления, клевету, чванство и произвол. Ты заклеймишь все это в своих песнях. Придавленный окружающей тебя обыденностью, отмеченный исторической обстановкой – «победителей не судят», – ты искалечен не физически, как твои товарищи, но душевно. Твои поэтические и чисто юношеские фантазии, уже тогда сложные и противоречивые, похоронены под слоем «хороших поступков», торжественных выходов в свет  – «на людей посмотреть и себя показать». А после сытного ужина никто даже не подумает поговорить с обеспокоенным ребенком, который ложится спать и мечтает. К счастью, есть нежная и любящая мачеха. Она смягчает для тебя этот период терпеливой заботой и тем, что осталось в ней от древней культуры Армении – ее родной земли. Только ради нее я заставляла тебя видеться с отцом. Все это время я тянула тебя за рукав, я назначала эти встречи, я водила тебя на скучные ужины. Тебе не о чем было с ним говорить, и говорила я.