Автобиография - Бенджамин Франклин
В Ньюпорте на наше судно село несколько новых пассажиров, в том числе две молодые женщины, путешествовавшие вместе, и степенная, напоминавшая матрону квакерша со своими служанками. Я с готовностью оказал ей несколько маленьких услуг, что, как я полагаю, несколько расположило ее ко мне; и когда она увидела, что я со дня на день все больше сближаюсь с двумя молодыми женщинами, которые, по-видимому, меня к этому поощряли, она отвела меня в сторонку и сказала: «Молодой человек, я беспокоюсь о тебе, так как у тебя нет здесь друга, а сам ты, очевидно, плохо разбираешься в житейских делах и в тех силках, которые расставляют молодежи; поверь мне, это очень скверные женщины; я это вижу по всем их поступкам; и если ты не будешь начеку, то они втянут тебя в какую-нибудь историю; ты, ведь, их не знаешь, и я тебе по-дружески советую, ради твоего же блага, не иметь с ними никаких отношений». Так как я сначала не думал о них так дурно, как она, то она сообщила мне некоторые замеченные и услышанные ею вещи, ускользнувшие от моего внимания, и убедила меня теперь, что она была права. Я поблагодарил ее за добрый совет и обещал последовать ему. Когда мы прибыли в Нью-Йорк, они рассказали мне, где они живут, и пригласили навещать их; но я уклонился от этого. Этот поступок оказался благоразумным, так как на следующий день капитан хватился серебряной ложки и некоторых других вещей, которые были взяты из его каюты; а так как он уже знал эту пару потаскушек, то получил ордер на обыск их квартиры, обнаружил украденные вещи и подверг наказанию преступниц. Итак, хотя мы счастливо избежали подводной скалы, о которую наше судно поцарапало днище во время плавания, я все же считаю, что был еще более счастлив, избежав этой опасности.
В Нью-Йорке я нашел своего друга Коллинса, прибывшего туда несколько раньше меня. Мы были дружны с детства и читали вместе одни и те же книги, но у него было передо мной то преимущество, что он располагал большим количеством времени для чтения и учебы и обладал замечательным даром к математике, в которой мог заткнуть меня за пояс. Когда я жил в Бостоне, то большую часть своих свободных часов проводил в беседах с ним; он был трезвым и прилежным молодым человеком, которого весьма уважали за его ученость как некоторые духовные лица, так и другие джентльмены, и, по-видимому, он должен был достичь хорошего положения в жизни; но за время моего отсутствия он усвоил привычку пить коньяк, и я узнал как по его собственным рассказам, так и по рассказам других, что он был пьян каждый день с момента своего прибытия в Нью-Йорк и вел себя самым недостойным образом. Кроме того, он еще играл в азартные игры и проиграл все свои деньги, так что мне пришлось заплатить за него квартирную плату и оплатить его путевые издержки и проезд до Филадельфии, – а это было для меня довольно чувствительно.
Тогдашний губернатор Нью-Йорка Бернет, сын епископа Бернета, услышав от капитана, что некий молодой человек, один из его пассажиров, вез с собой множество книг, попросил, чтобы капитан привел меня к нему. Я отправился к нему и взял бы с собой также и Коллинса, если бы он был трезв. Губернатор принял меня с отменной учтивостью, показал мне свою библиотеку, которая была очень обширной, и мы долго беседовали о книгах и писателях. Это был уже второй губернатор, оказавший мне честь своим вниманием, и для бедного юноши вроде меня это было очень лестно.
Мы продолжали свой путь в Филадельфию. По дороге я получил деньги Вернона, без которых мы вряд ли смогли бы закончить свое путешествие. Коллинс хотел получить место в какой-нибудь конторе; но, возможно, они заметили по его дыханию или по его поведению, что он пьет, и, хотя у него и были кое-какие рекомендации, он нигде не добился успеха и продолжал жить и столоваться в одном доме со мной и за мой счет. Зная, что у меня есть деньги Вернона, он непрерывно у меня одалживал, все время обещая заплатить, как только он устроится. Наконец, он перебрал у меня уже столько, что я с ужасом думал о том, что я буду делать, если мне вдруг предложат уплатить эти деньги.
Коллинс продолжал пьянствовать, из-за чего мы иногда ссорились, так как, выпив, он делался необыкновенно сварлив. Однажды мы вместе с несколькими другими молодыми людьми катались на лодке по Делавэру, и он отказался грести, когда наступила его очередь.
– Я хочу, чтобы вы отвезли меня домой, – говорит он.
– Мы тебя не повезем, – говорю я.
– Вам придется меня везти, – говорит он, – а не то вы проведете всю ночь на воде, можете быть спокойны. – Тогда остальные говорят:
– Давайте грести; что с него взять?
Но у меня уже накопилось раздражение против него в связи со всем его предшествующим поведением, и я продолжал отказываться. Тогда он с проклятьями сказал, что заставит меня грести или выбросит за борт. И он направился ко мне, шагая по сидениям; когда он подошел и ударил меня, то я быстрым движением просунул ему свою голову между ног и, приподнявшись, опрокинул его головой вниз в реку. Я знал, что он хороший пловец, и нисколько о нем не беспокоился; но, прежде чем он успел подплыть и схватиться за лодку, мы сделали несколько гребков, и он уже не мог до нас дотянуться. И всякий раз, как он приближался к лодке, мы спрашивали, согласен ли он грести, и, сделав несколько ударов веслами, ускользали от пего. Он готов был лопнуть от злости, но упрямо продолжал отказываться; однако, когда мы увидели, что он начинает уставать, мы втащили его в лодку и привезли вечером домой мокрым до нитки. После этого приключения мы редко обменивались вежливыми словами. Наконец, один капитан из Вест-Индии, у которого было поручение найти наставника для сыновей некоего джентльмена на острове Барбадос, познакомившись с Коллинсом, предложил ему поехать туда и занять это место. Коллинс согласился и расстался со мной, пообещав заплатить свой долг из первых же заработанных денег. Но с тех пор я ничего больше о нем не слышал.
Я не оправдал доверия Вернона в отношении его денег,
