Джаннетт Уоллс - Замок из стекла
«Что у вас, черт возьми, происходит?» – спросил он. Папа был в бешенстве. Мы объяснили, что мы не виноваты в том, что двери открылись. Я знала, что папа еще и боялся. Возможно, он больше боялся, чем был в бешенстве.
«Это был полицейский?» – спросил Брайан.
«Нет, нам повезло, если бы это был полицейский, мы бы уже ехали в тюрьму», – ответил папа.
Мы сходили в туалет и потом смотрели, как папа запирает и проверяет дверцы. Двигатель снова завелся, и мы продолжили путь.
Бэттл Маунтин – прежний поселок золотоискателей, которые сто лет назад захотели здесь разбогатеть. Впрочем, если кто и заработал, то уехал отсюда и увез все свои деньги с собой. В городе не было ничего экстраординарного, за исключением большого пустого неба и скалистых фиолетовых гор вдалеке[18], вырастающих из плоской пустынной равнины.
Главная улица была широкой. Заставленная выгоревшими от солнца машинами и пикапами, которые припарковывали под вальяжным углом к тротуару, эта центральная улица была очень короткой. Дома здесь были в основном из глины или из кирпича и с плоскими крышами. На единственном углу постоянно горел электрический фонарь. На главной улице были продуктовый магазин, аптека, дилер Ford, остановка автобуса компании «Грейхаунд» с транснациональным охватом, два больших казино, клуб «Сова» (Owl) и отель Nevada. Контрастируя с огромным небом, домишки казались просто смешными. Днем неоновые вывески никогда не включали из-за суперъяркого солнца.
Мы поселились на краю города, на бывшей железнодорожной станции. Здание было двухэтажное, покрашенное в незатейливый и слегка блевотный индустриальный цвет. Дом стоял так близко к железнодорожным путям, что из окна второго этажа можно было махать машинисту поезда. Наш новый дом был одним из старейших зданий в городе. Мама была этим крайне горда и говорила, что ощущает дух покорения Запада.
Спальня родителей располагалась на втором этаже, в той комнате, где раньше был офис смотрителя станции. Мы спали на первом этаже – в бывшем зале ожидания. Там была старая туалетная комната, но унитаз убрали, а вместо него поставили ванную. Комнатушка для продажи билетов была превращена в кухню. В прежнем зале ожидания к полу у стены были привинчены деревянные скамейки, отполированные задами золотоискателей, шахтеров и членов их семей, которые терпеливо ожидали на них своего поезда.
Денег на мебель у нас, конечно, не было, что заставляло импровизировать. Рядом с нашим домом у железнодорожных путей валялись катушки из-под кабеля. Мы прикатили пару из них и использовали вместо столов. «Да какой идиот пойдет в магазин покупать мебель, когда за углом раздают ее бесплатно?!» – говорил папа, ударяя при этом кулаком по катушке, чтобы продемонстрировать, какой у нас крепкий стол.
Стульями нам служили катушки поменьше и ящики. Вместо кроватей мы спали в картонных коробках, в которых привозят новые холодильники. Через некоторое время после нашего заселения мы услышали, как мама с папой обсуждают потенциальную покупку детям кроватей, и сказали родителям, что вовсе не стоит покупать мебель. Нам нравились коробки: каждый день залезать в такую постель – это похоже на приключение.
Потом мама решила, что нам совершенно необходимо пианино. Папа нашел дешевый вариант. Когда салун в соседнем городе обанкротился, он занял соседский пикап, чтобы привезти инструмент. Снять пианино с машины мы еще смогли, а вот затащить в дом не получилось. Папа придумал сложную подъемную систему: пианино привязывали веревками, пропускали через дом и прикрепляли к машине, которой управляла мама. Мама должна была медленно тянуть, а мы – направлять музыкальный инструмент.
«Готовы!» – закричал папа, когда все мы заняли исходные позиции.
«Поехали!» – послышался ответ мамы, которая, к сожалению, не вполне освоила искусство вождения.
Вместо того, чтобы медленно газовать и медленно ползти, она «втопила» газ, и машина понеслась вперед. Пианино дернулось, вылетело у нас из рук и влетело в дом через дверь. Папа заорал маме, чтобы она остановилась, но она этого не сделала, и пианино с грохотом и треском пролетело через весь дом и вылетело на улицу через заднюю дверь. Затем оно застряло в кустах.
Папа выбежал к ней через дом.
«Да что ж ты наделала? Я же говорил – медленно!» – охал и причитал он.
«Да ехала-то всего тридцать пять километров в час, – оправдывалась мама. – Если я так медленно еду по трассе, ты начинаешь нервничать!» Она обернулась и увидела остатки пианино: «Упс!»
Мы думали о том, как затащить пианино назад в дом с обратной стороны, но потом передумали, потому что рельсы с другой стороны дома не позволяли подогнать туда машину. Так что фортепьяно осталось стоять в кустах. Когда маму посещало вдохновение, она выходила на улицу и играла под открытым небом. «Даже самым известным пианистам не часто выпадает удача поиграть на открытом воздухе, – говорила она. – При этом соседи могут совершенно бесплатно насладиться искусством».
Папа нанялся электриком на баритовую шахту. Он уходил на работу рано и возвращался тоже рано, поэтому вечером мы вместе играли. Папа научил нас играть в карты. Он показал нам, как надо блефовать в покере – не дрогнув ни одним мускулом на лице, что у меня не очень хорошо получалось. Папа говорил, что мое лицо можно читать как открытую книгу. Несмотря на то, что я плохо блефовала, некоторые игры я все-таки выигрывала, потому что излишне возбуждалась от весьма средних карт, которые мне сдавали, например, от пары пятерок, что сильно сбивало с толку Лори и Брайана, которые, глядя на мое ликование, думали, что у меня одни тузы. Кроме этого, папа придумывал новые игры. Он делал два утверждения, и мы должны были или ответить на вопрос об этих утверждениях, или сказать: «У меня недостаточно информации» и объяснить, почему.
Когда папа был на работе, мы сами придумывали новые игры. Игрушек у нас было мало, но в Бэттл Маунтин в развлечениях не было недостатка. Мы прыгали с крыши, используя армейские одеяла как парашюты, и падали на землю сгруппировавшись, как учил нас папа, на манер настоящих парашютистов. Иногда мы клали на рельсы гвоздь (или монетку в один цент), и проходящий состав их расплющивал.
И все же больше всего нам нравилось исследовать пустыню. Мы вставали рано утром, когда еще не было жарко, тени были длинными и фиолетовыми и весь день был впереди. Иногда папа, командуя по-военному «Ать-два, ать-два», маршировал с нами в пустыню, где мы выполняли отжимания и подтягивались на согнутой в локте папиной руке. Но чаще всего мы ходили в пустыню вдвоем с Брайаном. Пустыня – это настоящая кладовая самых интересных и занятных вещей.
Мы переехали в Бэттл Маунтин потому, что в этих местах было золото. Однако кроме золота здесь залегали и другие металлы: серебро, медь, уран и барит, который, по словам папы, использовали при бурении нефтяных скважин. Родители показывали нам разные породы и объясняли, что из них добывают. Мы знали, что железная руда – красная, а медная – зеленая. В пустыне было очень много бирюзы, и мы набивали его карманы так, что штаны едва на нас держались. Кроме того, в пустыне можно было найти старые индейские наконечники стрел, древние окаменелости и старые бутылки, ставшие фиолетовыми от несусветной жары и испепеляющего солнца. Иногда попадались черепа койотов, погремушки гремучих змей и старая змеиная кожа. Еще в пустыне были огромные роющие лягушки, которые так испеклись на солнце, что высохли и весили не больше листа бумаги.
Вечером в воскресенье, если у папы были деньги, мы шли в клуб Owl[19] обедать. На вывеске клуба было написано «Всемирно известный» и нарисована сова в фартуке, указывающая крылом на вход в клуб. В одной из комнат внутри стояли игровые автоматы, которые постоянно светились и издавали разные звуки. Мама считала, что азартные игры – это своего рода вид гипноза. «Никогда не играйте в «одноруких бандитов», – советовал нам папа и объяснял это тем, что здесь самые маленькие шансы выигрыша. Если папа играл, то только в бильярд или в покер. Он не верил в удачу – только в себя. «Тот, кто выдумал фразу о том, что надо играть теми картами, которые тебе раздали, совершенно не умел блефовать», – говорил папа.
В клубе была барная стойка, за которой с пивом и сигаретами висли мужчины с обгоревшими от солнца шеями. Они были знакомы с папой и каждый раз, когда он входил, начинали громко с ним шутить. «Видимо, у заведения дела совсем плохо идут, раз таких людей сюда пускают!» – кричали приятели папы.
«Меня сюда впускают, чтобы как-то разрядить атмосферу вокруг вас, нечесаные лишайные койоты», – отшучивался папа, после чего откидывал назад голову и громко смеялся. После этого мужчины принимались дружески колотить друг друга по плечам и спинам.
В ресторане мы всегда сидели в отдельной кабинке. Официантке нравились наши хорошие манеры, потому что родители приучили нас говорить «да, мэм», «спасибо», «пожалуйста» и называть мужчин «сэрами».
