Еремей Парнов - Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе

— Что это?

— «Wehtras sehja», — по складам прочел губернатор. — «Посев бури». По случаю свободы наш поэт оттиснул все же свои стишки. Их декламируют теперь на пепелищах замков… Но это не относится к делу.

— Я тоже хочу просить вас о маленьком одолжении. — Волков встал, отряхивая звездочки пепла с голубых шаровар. — Дело в том, Николай Александрович, что, заняв выжидательную позицию, мы не можем позволить себе нейтралитета. От нас требуются в этой сложной, должен признать, ситуации известные усилия по поддержанию авторитета власти. Если, допустим, в экономии или, скажем, в тюрьме…

— Тюрьмы полностью в вашем распоряжении!

— Вы не поняли, Николай Александрович, — подосадовал полковник, — ничего конкретного я пока не имею в виду, и вообще не пришло время. — Он задумался на миг. — Но если когда-нибудь в будущем, возможно близком будущем, нам понадобится продемонстрировать, ну, как бы поточнее сказать, силу, что ли, могу ли я быть уверенным в вашей полной поддержке? Без волокиты, нудного законничества и прочих бюрократических проволочек?

— Всецело, Юний Сергеевич!

Губернатор вышел из-за стола проводить полковника. Они обнялись на прощание и крепко, от всей души, троекратно расцеловались…

— Молодцы конвойные! Не растерялись! — обрадовался Николай Александрович Романов, когда ему доложили о расстреле заключенных в Рижском централе.

— Прискорбное стечение обстоятельств, — со слезами на глазах заключил Звегинцев, поспешно покидая «Пятый корпус» — мертвецкую, где на каменных столах остались лежать обложенные льдом голые трупы.

ГЛАВА 29

Повинуясь предвечному круговороту созвездий, надвинулся в свой черед Козерог. Декабрь — месяц волков — вновь завыл метелями, закружил вьюгу от Либавы до Мариенбурга. Шестого числа, которое как раз пришлось на Николу, когда и государь император, и полный тезка его господин Звегинцев, гражданский губернатор Лифляндии, праздновали именины, ударил мороз. Холода продержались почти до самого лютеранского рождества, а потом пришла гнилая туманная ростепель, омрачившая рождество православное. Из-за гололеда пришлось отменить катания на тройках с бубенцами.

Странны были ночи над Митавской равниной, над зачарованным городом, страшным и дивным, над Даугавой и Лиелупе, где под зеленоватым на изломе льдом задыхалась рыба, которую устойчивый норд не пускал в залив. Как встарь, свистела поземка вдоль схваченных морозом колдобин уездных дорог и воронками завивалась крупка, настилая рано установившийся санный путь. Но спигана-ведьма уж больше не летала, объятая кольцами завирюх, на шабаш. Полевые орудия темнели на лысых холмах, и козлорогому князю негде стало принимать клиентуру. Даже волки не решались теперь сбиваться в стаи. Пугливо жались у опушек, принюхиваясь к тревожным запахам гари. А потом возвращались поодиночке, путали след. Стыдясь и шарахаясь запретно-призывного привкуса человечины, подвывали пурге, понемногу смыкая блуждающую спираль вокруг разоренных хуторов. Осторожные лисы крались средь бела дня поглодать торчащие из придорожных кустов синие, распухшие ноги. Странно ощущало себя зверье, неуверенно.

Трубили кавалерийские рожки. Кипели и брызгали огненной смолой факелы. По всем дорогам скакали лютые, неустанные эскадроны невиданных доселе полувсадников-полукентавров. Диковинные существа пили и ели, не слезая с коней, рубили сплеча, палили из винтовок на полном скаку. И даже скорый суд вершили в поскрипывающих седлах.

Воробьи и синицы склевывали горячий навоз, вороны взволнованно кружились над перекладиной ворот, над жердями овина, над могучими ветками дуба, с которых свисали босые, вытянувшиеся в струнку тела. Проводив эскадрон, они нетерпеливо рвали клювами мешковину, торопясь поскорее добраться до глаз. Потом вся стая с карканьем снималась с места и спешила догнать темную змейку, потонувшую в снежном поле. Оттаявшие на пожаре и заледеневшие ночью угольные плеши далеко тянулись за ней, алые комья ноздреватого снега, которым очищали клинки, и желтые дыры конской мочи зловещими вехами отмечали ее путь.

В Большом Петергофском дворце, в зале бельэтажа, обращенного окнами к заваленным снегом фонтанам, решалась ныне судьба прибалтийских мятежных губерний. Сидя в председательском кресле, главнокомандующий и генерал-инспектор от кавалерии великий князь Николай Николаевич рассеянно прислушивался к докладу организатора летучих отрядов генерал-квартирмейстера Рауха. Пересыпая исковерканную русскую речь немецкими словами, генерал вот уже сорок минут долдонил одно и то же. Николай Николаевич плохо разбирал Kauderwelsch — ломаный русский язык — и вообще придерживался здравого мнения, что сановник, кем бы он ни был, обязан изъясняться внятно. Он не понял и десятой доли того, о чем вещал Раух, и пришел в скверное состояние духа.

— Чего же вы хотите, наконец? — властно пресек он нудное словоизвержение. — Скажите просто и ясно!

— Прошу покорно извиняйт, — смешался незадачливый оратор.

— Барон фон Раух благодарит ваше императорское высочество, — пришел на помощь ландмаршал Мейендорф, — за лестное внимание к нуждам дворянства. Отмечая благотворные перемены, происшедшие после назначения высочайшим указом от четвертого декабря временным генерал-губернатором Прибалтики господина Соллогуба, он тем не менее указывает на явную недостаточность карательных мер.

— Имейте терпение, генерал, — подал реплику Дурново. — Дайте Соллогубу как следует освоиться.

— Но я совсем иное имел в виду! — взмолился Раух. — Барон фон Мейендорф меня не так понял, — он с упреком взглянул на хмурого ландмаршала. «Вечно всем недоволен и только и делает, что подкапывается, — пронеслось в голове. — Хотел бы я знать, кого он уже прочит на место Соллогуба?» — Я говорил вовсе не о Соллогубе, а об Орлове, на которого все мы так уповали.

— Понятно, генерал, — остановил его Николай Николаевич. — Мы сейчас все обсудим. Прошу высказываться, господа… Вы имеете что-то сказать, Алексей Александрович? Просим.

— В телеграмме государю, — поднялся, упираясь кулаками в стол, Бирилев, — Соллогуб доносит, что ввиду недостаточности в прибалтийских губерниях войск для одновременных действий как во всех угрожаемых, так и уже охваченных беспорядками местах приходится довольствоваться отдельными самостоятельными рейдами. Упор делается на восстановление порядка в наиболее опасных районах. Мы вскорости пришлем ему подкрепления… Где сейчас находятся главные силы?

— Позвольте? — Раух привстал и потянулся к разложенной на столе карте Курляндской, Лифляндской и Эстляндской губерний. — В южной части Лифляндии, ваше императорское высочество, действует генерал Мейнхард, на севере — генерал Орлов, в районе железной дороги Рига — Двинск — генерал Вент. Летучие отряды Медема, Сиверса и Брюгена контролируют Митавскую равнину.