Оксана Балазанова - 10 гениев живописи

Это время поисков Ван Гога. Чтобы воспринять что-то или отбросить, он должен был сначала это попробовать. Некоторые его работы парижского периода по стилю очень напоминают то Писсарро, то Сислея. Надо сказать, что, судя по письму Виллемине, Винсент сначала был разочарован впечатлением, какое на него произвели картины импрессионистов, но позже признал, что они пишут то, что видят глаза, гораздо лучше, чем признанные корифеи.

Меньше чем через полгода Ван Гог оценил импрессионизм и пришел в восторг от некоторых вещей. Его восхищало умение Дега писать обнаженные фигуры, пейзажи Клода Моне. Он мог искренне восхищаться искусством других и при этом не примыкать к ним. «Париж – теплица идей. По сравнению с ним все остальные города мелки. Но там всегда оставляют большой кусок жизни. И одно несомненно: там нет ничего здорового. Поэтому, уезжая оттуда, в других местах обнаруживают массу достоинств».

Окунувшись безоглядно в атмосферу Парижа, Винсент жил в каком-то ускоренном темпе, пребывая в состоянии крайнего напряжения.

Отрывочные воспоминания разных людей, описывающих Ван Гога, противоречат друг другу. То они утверждают, что Винсент был очень молчалив, то наоборот – шумлив и разговорчив. Он часто бывал возбужден, участвовал в шумных спорах и даже ссорах. Возможно, в этом надо винить уже гнездящуюся в нем болезнь, но, скорее всего, насыщенная духовная жизнь в сочетании с абсентом, которым Винсент стал злоупотреблять, как почти все в Париже, делала свое дело. Но надо признать, что особо серьезных ссор не было. Наоборот, в Париже у Винсента завелось множество друзей. Тео позже писал: «Ты можешь, если захочешь, сделать кое-что для меня – а именно, продолжать, как и прежде, сплачивать вокруг нас кружок художников и друзей…»

Тео, привыкшему к размеренности и порядку, сначала не очень понравилось жить в одной квартире с братом. В сердцах он даже писал Виллемине: «Никто больше не хочет приходить ко мне, потому что каждое посещение кончается скандалом; кроме того он так неряшлив, что наша квартира выглядит весьма непривлекательно. В нем как будто уживаются два разных человека: один изумительно талантливый, деликатный и нежный; второй – эгоистичный и жестокосердный!»

Винсент же был совершенно доволен Тео. Присутствие брата внушало ему веру в будущее.

Видя, что Тео старается поддерживать молодых художников ценой конфликтов с хозяевами, Винсент начал уговаривать его бросить фирму и открыть свое дело. Тео под влиянием брата даже ездил летом 1886 года в Голландию к богатым родственникам, пытаясь уговорить их вложить деньги в организацию торговой фирмы совместно с Бонгером (братом его будущей жены), но не добился успеха.

В Париже Ван Гог убедился, что искусство не застыло и продолжает развиваться. Но его удручало, что люди, создающие это искусство, находятся в таком плачевном положении. Он не сомневался, что рано или поздно интерес к их творчеству возрастет и цены на картины импрессионистов подскочат.

У него начали возникать идеи «самозащиты» художников в виде создания собственной организации, объединения. Но это была нелегкая задача, поскольку сами же художники препятствовали этому. Уж слишком они были разные, каждый обладал яркой индивидуальностью, каждый считал, что именно его направление истинно. Между художниками не утихали междоусобицы. Например, Бернар отказывался выставлять свои картины в Салоне, если там будут присутствовать картины Сёра. А Винсенту нравились произведения и того и другого в равной степени, и он не понимал, зачем лишать публику удовольствия видеть картины обоих. Вообще вопреки сложившемуся мнению «скандалист» Винсент был, пожалуй, самым терпимым среди всех художников. Он умел отдать должное любому талантливому живописцу независимо от того, как тот или иной художник относился к работам самого Ван Гога.

Поражает то, что парижские пейзажи и натюрморты Винсента – яркие, светлые и радостные – создавались в то время, когда на душе у него становилось все тяжелее. Он был, по его собственным словам, «близок к параличу». Позже, уже из Арля, он писал сестре, что в Париже у него постоянно кружилась голова и снились кошмары. Скорее всего, это были первые симптомы приближающейся болезни. Подобное состояние духа легко проследить в двадцати трех портретах, которые резко отличаются по настроению от пейзажей и букетов цветов. На автопортретах видны трагизм и внутренняя драма. В Париже его начинают посещать мрачные мысли. Искусство уже не кажется Винсенту панацеей. И осознание этого делает его несчастным. Теперь он видит: уйти в искусство – это, по сути, уйти в монастырь, причем не благолепный и тихий, а постоянно раздираемый внутренними распрями. Его начала преследовать горькая мысль – художник обречен на изоляцию от настоящей жизни. Если многие соратники Ван Гога воспринимали свой отрыв от действительности и незаинтересованность общества в их искусстве без особого надрыва, то для художника-проповедника, каким был по натуре Ван Гог, это была настоящая трагедия. Он осознал, что естественная, здоровая человеческая жизнь и жизнь художника – как две чаши весов: если наполняется одна, пустеет другая. Так складывалась вся жизнь Винсента. Теперь вместо любви он довольствуется, как сам говорит, «нелепыми и не очень благовидными любовными похождениями». Так, для него не становится жизненно важным событием встреча с красивой итальянкой Агостине Сегатори. Бывшая натурщица Агостине владела кафе «Тамбурин», где собирались художники, и явно благоволила к голландцу. Но он больше не хотел иметь семью и детей. Художники – его семья, картины – дети. Снова начались проблемы со здоровьем. «Я быстро превращаюсь в старикашку – сморщенного, бородатого, беззубого». Теперь он виртуозно владеет рукой, пишет радостные сияющие картины, и при этом переживает душевную смуту. Высшую цель он видит в том, чтобы проложить путь новым поколениям художников, стать звеном цепи, уходящей в будущее. Он пытается организовывать выставки художников. Но широкая публика этим не интересовалась. Выставка его работ и работ его друзей в кафе «Тамбурин» закончилась каким-то скандалом, подробности которого до нас не дошли.

Разочарованный, Ван Гог начал думать об отъезде куда-нибудь на природу. Ему хотелось тепла. Он вообразил себе южную, прекрасную обетованную землю. Эту землю он именовал Японией. О реальной Японии художник знал очень мало. Она была далекой, гармоничной. В то время многие увлекались японскими гравюрами. Импрессионистам японское искусство импонировало своей утонченностью, способностью создавать настроение. А Ван Гог в нем видел еще и вариант своего старого идеала «народных картин». Его представления о японских художниках и их быте были наивными и далекими от реальности. В лавочке Бинга он постоянно покупал японские эстампы и вскоре собрал целую коллекцию. Дома Винсент делал с них копии. Один из лучших вангоговских портретов – «Портрет Жульена Танги» – написан на фоне стены, сплошь увешанной японскими гравюрами.