Николай Андреев - Трагические судьбы

Трагическая судьба футболиста — образ, символ в литературном споре!

Стрельцов не доиграл своей игры, не проявил себя в футболе так, как мог бы. Он за свою жизнь мог бы выступить на трех чемпионатах мира и трех чемпионатах Европы — и не сыграл ни на одном. Поэтому мир его и не узнал. Его слава ограничена пределами бывшего Советского Союза. Жизнь он одолел незаурядную, нерядовую, яркую, но, прав Нилин, до обидного нелепую. А может, это и есть типичная судьба русского человека — с трагическим изломом, с чередованием взлетов и падений, очень-очень нелегкая и в конечном итоге счастливая?

За неделю до смерти Стрельцов сказал Александру Нилину: «Одного не пойму — за что меня посадили?»

Стрельцова будут помнить долго, до тех пор, пока у нас играют в футбол.

Летчик оказался не лучшим президентом

Приход к власти Джохара Дудаева. 1991 год

Смотрю старинный, еще советской выделки, фильм о Грозном. Славный южный городок: улицы в зелени, светлые дома, жизнерадостные люди. Закадровый голос задушевно информирует: «Город образован 30 декабря 1860 года, расположен на быстрой горной реке Сунже в предгорьях Кавказа… Сердце города — площадь имени Ленина… Широкой полосой тянется самая зеленая в городе улица — проспект Победы… В садах и парках Грозного — скульптуры русских писателей… Население города — интернациональное, в нем проживает люди более 40 национальностей, они живут в мире и дружбе…»

Идиллия.

И кадры Грозного наших дней: да это же Берлин мая 45-го! Страшен и пугающ Грозный в 6 часов вечера после войны: глазницы разрушенных зданий, измученные лица. Жизни нет. Здесь водятся представители только одной национальности — человек с ружьем. Война не стихает, и неизвестно, сколько еще озверевшие люди будут истреблять друг друга. Год? Десять лет? Сто? Допускаю: столетняя война между Россией и Чечней совсем не преувеличение.

Когда же она началась?

«Началась война в самый неподходящий момент, — говорит Абдул-Хаким Султыгов, чеченский политолог. — В Чечне впервые за полторы сотни лет стало возникать терпимое отношение к власти, чеченцы уже начали привыкать к закону, к тому, что закон главнее родовых понятий. И тут удар: приход Дудаева. Власть пошла по рукам, ее перестали уважать. С законом перестали считаться — вот самая ужасная потеря».

Надежны ли выводы Султыгова? Александр II, обращаясь к народам Кавказа в 1851 году, позволил себе быть оптимистом: «Через полвека вы будете жить государственной жизнью и управляться по справедливым законам». Но ни через пятьдесят лет, ни через сто справедливые законы так и не восторжествовали в горном краю. Причина этого и в том, что в России и на Кавказе по-разному истолковывают само понятие «закон». Для Европы законом является нечто писанное и одобренное каким-либо законодательным органом, к подобному положению стремится и современная Россия. Для кавказских народностей — превыше всего обычаи, традиции рода, суд старших. И чеченцы — не исключение, а, может быть, даже самое что ни на есть характерное правило.

Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛаге» так описывает этот народ, который он наблюдал во время своей ссылки в Казахстан: «Была одна нация, которая не поддалась психологии покорности, — не одиночки, не бунтари, а вся нация целиком. Это — чеченцы… Никакие чеченцы нигде не пытались угодить или понравиться начальству, — но всегда горды перед ним и даже открыто враждебны». Солженицын приводит случай: молодой чеченец совершил убийство старухи. Мужчины из ее рода должны были отомстить за это, то есть пролить кровь кого-то из рода убийцы: «Перед дыханием кровной мести… трусливо замерли до сих пор такие грозные для нас и райком партии, и райисполком, и МВД с комендатурой и милицией. Дохнул варварский дикий старинный закон…»

Писатель называет родовые законы варварскими. Но это — с точки зрения европейца. С точки зрения горской нации, кровная месть — законна. Навязать наш закон гордым горцам при царском режиме не удалось. При Советской власти законы формально действовали, однако отношения в обществе регулировали родовые обычаи. Коммунистическому режиму чеченцы не доверяли, как и царскому. И режим не доверял им: Сталин выслал чеченцев — всех до единого — за предполагаемую поголовную предрасположенность к предательству. В 1956 году Хрущев возвращает чеченцев на родные земли, но от этого уважения к власти у них не прибавилось ни на гран. Между чеченцами и властью оформилось нечто вроде пакта о враждебном нейтралитете. Но они никогда не расставались с мечтой о независимости. Вот как об этом говорит наш герой, Джохар Дудаев:

«Я к этому шел всю свою сознательную жизнь. Хотел только одного: независимости моего народа, хотел вывести его из позорнейшего колониального ига. И я готов быть простым смертником в этой борьбе. Лишь бы добиться победы».

Смертником стал весь народ.

Своеобразный народ — чеченцы. Словарь Брокгауза и Ефрона издания 1908 года приводит такие данные в статье «Чеченцы»: «Неукротимый, отважный, смелый народ. Основное занятие — грабеж, угон скота, захват заложников… Девушка может укорить парня: «Ты даже барана не можешь украсть». Эта яркая энциклопедическая характеристика несколько потускнела за годы Советской власти, чеченцы научились пахать, сеять, добывать нефть, изготавливать буровое оборудование. Оформился слой интеллигенции. Она, кстати, и поднимет народ на борьбу за независимость. Удугов, Яндарбиев, Залимханов — будут предводительствовать на митингах.

Перескочим к событиям 1990 года. Советский Союз покрывается трещинами, возникают разломы. Что ни день, то новая горячая точка на карте — Карабах, Сумгаит, Узень, Фергана, Абхазия, Вильнюс, Львов… Бурлят прежде всего национальные республики. Начинается с простых и внятных демократических лозунгов — свобода выбора, свобода слова, свобода митингов и собраний. Всюду мощное наступление на компартию, партийные функционеры опасаются головы высунуть из кабинетов.

Всякий, кто жестко выступает против партноменклатуры, ее привилегий, против монополии компартии на власть, выходит в лидеры, становится кумиром толпы. В России — это Ельцин, в Грузии — Гамсахурдиа, в Армении — Тер-Петросян, в Литве — Ландсбергис. Но скоро митингующим становится тесно в свободе выбора и слова, хочется много большего — независимости. Кончилось это, как мы знаем, оформлением новых государств.

И в автономных республиках стали задаваться вопросами: кто мы? Зачем мы? Не пора ли нам на волю? А не послать ли куда подальше оккупантов, под которыми понимались русские? Неспокойна Чечено-Ингушетия (тогда чеченцы и ингуши были в составе единой республики). Пламя занялось с выступлений по экологическим проблемам — в Гудермесе был заложен самый крупный в мире биохимический завод. Митинги, протесты. Власти растеряны перед этой массой разгоряченных людей, не знают, что им говорить, как поступать. Самое привычное: запугать митингующих всевозможными карами, объявить их жалкой толпой. Но не те времена, чтобы, только загрохочет начальственный голос, народ тут же кидался врассыпную по переулкам. Митинг становится все монолитнее, он заходится в крике: «Долой Фотеева!» (это первый секретарь обкома КПСС), «Долой Керимова!» (председатель Совета Министров республики).