Антология - Живой Есенин
– Где найдешь людей, которые скатили бы эту бочку вниз? – волновался Кроткий.
– О чем ты беспокоишься, Эмиль? – успокоил его Есенин. – Позови твоих десять здоровяков – служек, они ее вмиг уберут!..
Об этом рассказал мне сам Кроткий. Желая избавиться от бочки керосина, он звонил по телефону в «Стойло», в клуб поэтов, а потом мне домой.
Позвонив заведующему столовой в клуб поэтов, я спросил, сколько наших служащих живут за чертой Москвы и пользуются керосином. Он ответил, что наберется десяток, а потом многие вообще готовят пищу на керосинках. Я объяснил, где находится бочка керосина. Вечером заведующий сказал мне, что служащие столовой «ликвидировали» и керосин, и бочку…
Когда в «Стойле» я рассказал Есенину, как спасал Эмиля Кроткого от бочки с керосином, Сергей пришел в веселое настроение:
– Ага, получил сдачи, – говорил он, хлопая себя руками по коленям. – Теперь будет знать, как разыгрывать Есенина! – И неожиданно предложил: – Завтракай и пойдем к Всеволоду, расскажем. Вот будет потеха!
Видя Сергея в таком приподнятом настроении и зная, что после этого он часто пишет стихи, я не мог отказаться. Спустя десять минут мы шагали по направлению к дому, где жил Всеволод Иванов…
Вечером я принялся звонить по телефону имажинистам и выяснил: Есенин говорил с Грузиновым о статье для «Вольнодумца»; Н. Эрдман подберет отрывок из пьесы «Мандат»; Р. Ивнев заявил, что о «Вольнодумце» знает, не верит в то, что журнал будет, но, если нужно, даст новые стихи; Шершеневич удивился, почему Сережа сам ему не позвонил, или забыл номер телефона; художники Георгий Якулов и Борис Эрдман согласились сделать для журнала все, что нужно Есенину; Мариенгофу я показал записку Сергея в «Стойле Пегаса». Он прочитал и сказал, что с него хватит «Гостиницы».
Одиннадцатого апреля я пошел к трем часам в клуб поэтов, куда обещал зайти Грузинов, чтобы потолковать о моих стихах: я готовил вторую книгу стихов «Пальма» и дал ему почитать десятка три вещей. Войдя в клуб, я увидел за столиком Есенина. Очевидно, пообедав, он пил лимонад. Перед ним с пачкой стихов в руках ерзала на стуле с разрисованным лицом поэтесса и щебетала, как синица:
– Ах, Сергей Александрович! Вам я поверю! Вы поймете женскую тоску. Ах, Сергей Александрович.
Увидев меня, Есенин спросил:
– Говорил?
– Да, со всеми!
– Ну, как?
Я показал глазами на поэтессу, Сергей взял из ее рук стопку стихов, положил в карман пиджака:
– Прочту! – сказал он ей. – А сейчас мне надо поговорить!
Поэтесса защебетала и упорхнула, я сел на ее место, но не успел и рта раскрыть, как подошел Грузинов.
Иван поздоровался с Есениным, со мной, сел и сказал мне:
– Отобрал девятнадцать пьес. Неплохие. «Платан Пушкина» – отлично! Но надо доработать.
Сергей взял из рук Грузинова маленькую папку с моими стихами, нашел «Платан» и прочел его про себя. Потом расплатился с официантом, спросил у Ивана, что он будет делать. Тот ответил, что думает пообедать.
– Пошли, Мотя! – предложил Есенин и повел меня в кабинет президиума Союза поэтов.
Когда мы открыли дверь в комнату, два молодых говоривших поэта вскочили со стульев и вышли из кабинета. Мы сели за длинный стол, и Сергей стал читать «Платан Пушкина». Потом он спросил, есть ли у меня бумага, я вынул блокнот и открыл чистую страницу. В стихотворении было шестнадцать строчек, а он сделал около двадцати пяти замечаний, которые я записал:
– Пишешь: «грызут», а в следующей строке: «грызню». Не годится! Потом: «И тут говорили мне Пушкин!» Мнепушкин! Замени! «Тихие плески». Нашел новый эпитет! Или: «О милой подруге!» Подумай! А уж это черт знает что: «Возглас земли»…
Раздраконив «Платан», он сказал, что после приезда из Ленинграда надеется получить от меня переработанное стихотворение, так как хочет в первом же номере «Вольнодумца» напечатать написанные разными поэтами посвященные Пушкину новые стихи.
– Сережа, где мне тягаться с именами?
– Кто редактор: ты или я?
– Ты!
– Работай! – продолжал он сердито. – А не то пожалуюсь твоей матери!
Я работал над «Платаном», Есенин слушал стихи еще один раз и снова сделал замечания. Я не считаю «Платан» совершенным, но стихотворение дает понять, что волновало в то время Сергея и каким щедрым другом он был. Только поэтому позволяю себе познакомить читателей с этим произведением:
Платан Пушкина
Давно среброзубые волныШершавые скалы грызут,И слышит возню полусонныйЗеленоволосый Гурзуф.
Тут с каждой лохматой верхушкиНа землю течет теплота,И тут говорили, что ПушкинЛюбил седовласый платан.
Быть может, под скользкие плескиОн, – мудрый, – налаживал стих,Быть может, он думал о Невском,О гордой подруге грустил.
Иль просто запомнил он воздух,И волны, и шепот земли,Запомнил, как эти мимозыПунцовые звезды зажгли…
Есенин перебирает в папке другие мои стихи: вот «Песня портного»[160], которую я при нем читал в консерватории и у филологов, – он одобрительно кивает головой. Дойдя до «Песни о наборщике», он делает замечания, а потом, отлично знающий труд рабочих-печатников, дает поправки, советы, подсказывает кое-что. Я едва успеваю записывать в блокнот, обещаю все исправить. Я работал над «Песней о наборщике» до 1925 года, и она появилась во втором сборнике Союза поэтов в 1927 году.
Читая цикл «Россия», Сергей говорит:
– Ага, взялся за ум!
Однако из всего цикла ему нравится только третье стихотворение:
Еще задорным мальчикомТебя любил и понимал,Но ты была мне мачехойВ романовские времена[161].
Прочитав это четверостишие, он снова начинает критиковать, на этот раз суровей. В дверь стучится Грузинов, я впускаю его и закрываю дверь на задвижку.
– Исповедуешь? – спрашивает Иван Есенина.
– Лентяй! – восклицает по моему адресу Сергей.
– Но я ж….
– В поэзии, как на войне, надо кровь проливать! – перебивает меня Есенин.
– Но я же, Сережа… – повторяю я.
Однако он опять не дает закончить.
– Ладно! – И обращается к Грузинову: – Что со статьей?
– Дам! О влиянии образа на современную поэзию.
– Органического!
– Понятно! И докажу, что некоторые поэты и на свет не родились бы, если б не твоя муза!
– Только полегче и потоньше! – предупреждает Сергей.
– Дипломатии мне не учиться!
– И посерьезней! Не так, как в «Гостинице»…
После этого Есенин спрашивает, что мне ответили остальные имажинисты. Когда я дохожу до Шершеневича, он говорит:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});