Лидия Ивченко - Кутузов

Князь Багратион еще не присоединился к армии, а император Франц 6 ноября почему-то вдруг направил Кутузову требование немедленно дать бой неприятелю, на что полководец решительно возразил: «Одной преданности моей к Вашему Величеству было бы достаточно для точного исполнения повеления Вашего, если бы даже не понуждал меня к тому священный долг повиноваться воле Вашей. Не смею, однакож, скрыть от Вас, Государь, сколь много предоставил бы я случаю, доверяя участь войны одному сражению. Тем труднее отваживаться мне на битву, что войска хотя исполнены усердием и пламенным желанием отличиться, но лишены сил. Утомленные усиленными маршами и беспрестанными биваками, они едва влекутся, проводя иногда по суткам без пищи, потому что, когда начинают варить ее, бывают настигаемы неприятелем и выбрасывают пищу из котлов. Полагаю необходимым отступать, доколе не соединюсь с графом Буксгевденом и разными австрийскими отрядами. Подкрепясь сими войсками, мы удержим неприятеля в почтении к нам и заставим дать нам несколько дней отдыха, после чего нам можно будет действовать наступательно. Надеюсь, что знак к бою будет предвестником успехов союзной армии»86. Ответ Францу — один из многих документов, приведенных в этой главе, которые могут убедить каждого, что полководец вовсе не был льстивым и угодливым царедворцем: самые учтивые фразы, самые изысканные обороты речи, входящие в понятие дворцового этикета, естественно, непривычны для современного человека. Но, прикрываясь этими фразами, Кутузов прошел со своей армией от границы империи до Браунау и от Браунау снова до нашей границы, не изменяя себе и поступая так, как он считал необходимым в интересах России. В тот же день Михаил Илларионович получил письмо от своего старого соратника, которое впервые за много дней согрело его душу. Приближаясь со своей армией, генерал от инфантерии Ф. Ф. Буксгевден счел необходимым поздравить своего сослуживца со «славной ретирадой»: «Милостивый государь Михайло Ларионович! Принося вашему высокопревосходительству мою чувствительнейшую благодарность за хорошие известия, которыми вы меня чрезвычайно обрадовали, от всего сердца вас с одержанными победами поздравляю. Такая славная ретирада навсегда останется достопамятна и можно утвердительно сказать, что другой генерал, находящийся на вашем месте и не имеющий опытности вашей и храбрости, не устоял бы против таких усиленных нападений. Но наилучший успех венчал ваши подвиги!»87

«…Я себя не обвиняю ни в чем»

6 ноября император Александр прибыл в Ольмюц; он встретил здесь обстановку далеко не радостную. «Свидетель и участник печальных событий 1805 года, граф А. Ф. Ланжерон, пишет по этому поводу: „Я был поражен, подобно всем прочим генералам, холодностью и глубоким молчанием, с которым войска встретили Императора“. Разгадка этого отсутствия радостного воодушевления была весьма проста. Войска голодали, не имели сапог; появился упадок духа, и стала заметна некоторая распущенность»88. 10 ноября в Ольмюц прибыла армия М. И. Кутузова, положение которого с приездом государя сразу же изменилось далеко не в лучшую сторону. Положение главнокомандующего достаточно подробно описал А. И. Михайловский-Данилевский, которому было неловко осуждать как Кутузова, так и государя, поскольку он благоговел перед памятью обоих: «Описывая действия Кутузова, мы видели, что Венский двор посылал ему, как некогда Суворову в Италию, неоднократно повеления касательно действий его. Суворов сильно возражал на распоряжения Военного совета, спорил с ним, и самое имя Гофкригсрата обратил в насмешку. Возникшее от частых противоречий между Суворовым и Военным советом раздражение повело к неудачному окончанию славно начатой великим полководцем войны 1799 года. Кутузов поступал иначе. На словах и письме соглашаясь с Советом, одобряя предположения австрийских генералов, он не стеснялся мнениями посторонними, действовал по-своему и, отличительная черта всех войн его, — принимал ответственность на себя. Недоверие австрийцев к Суворову и Кутузову происходило не от неуважения их к нашим полководцам и русской армии. Более других иностранцев всегда ценили они мужество нашего войска и доныне отдают ему должную справедливость, но они имеют особенное воззрение на войну. У них есть свои понятия и правила, почитаемые непреложными. Русских полагали они недовольно созрелыми для высших воинских соображений. <…> Хваля действия Кутузова от Браунау до Брюнна, они считали однако ж нужным, при соединении с ним в Ольмюце, непосредственно руководствовать его дальнейшими движениями. Император Александр, еще не знакомый с войною, не доверял самому себе — недоверие продолжалось до 1812 года — и полагал, что австрийцы в многолетних походах против французов изучили основательно образ войны с ними. Являясь только союзником Императора Франца, пришедшим на помощь ему, он предоставил генералам его главные распоряжения. Душою их был генерал-квартирмейстер Вейротер, облеченный высоким уважением Монархов, а поборниками мнений его были генерал-адъютанты князь Долгоруков и Винцингероде, оба пользуясь особым расположением Императора Александра. О совокупности сих причин в последнем периоде сего похода, заключающем в себе наступательное движение союзников и Аустерлицкое сражение, Кутузов перестал быть действователем»89. Н. К. Шильдер по поводу этой необычной для главнокомандующего ситуации высказался также определенно: «В действительности Кутузов являлся Главнокомандующим только по имени; у него отнято было самостоятельное начальство над армией. Положение его становилось крайне двусмысленным. Он не имел власти и не пользовался уважением. При таких обстоятельствах австрийский генерал-квартирмейстер Вейротер сделался главным советником Александра. Обладая [талантом] вообще подделываться к влиятельным лицам, он вошел также в доверие к той молодежи, которая руководила главной квартирой союзной армии, и в особенности к князю Долгорукову. Вспоминая много лет спустя о несчастном дне Аустерлицкого сражения, Александр сказал: „Я был молод и неопытен; Кутузов говорил мне, что нам надо было действовать иначе, но ему надо было быть в своих мнениях настойчивее“. Едва ли проявление большей настойчивости со стороны Кутузова могло бы привести к благоприятному результату и спасти союзников от неминуемого поражения; голос безвластного Главнокомандующего остался бы голосом вопиющего в пустыне. Для уяснения полной безотрадности его печального положения достаточно привести следующий пример: однажды Кутузов, испрашивая приказания Государя относительно движения армии, получил ответ: „вас это не касается!“ Упрекают Кутузова еще и в том, что он, осужденный начальствовать при такой невозможной обстановке, не сложил с себя звания Главнокомандующего. На это обвинение можно возразить, что сомнительно, чтобы ему дозволили отказаться от занимаемого им места; колеблясь между желанием пожать лавры полководца и опасением неудачи, Александр не пожелал бы уступить Кутузову славы в случае успеха или же принять на себя ответственность в случае поражения»90.