Георгий Арбатов - Человек системы

Но остается фактом, что Андропов дал себя втянуть или сам втянулся в весьма неприглядные дела. В общем, оказалось, что и он не составлял исключения, поддался, как многие, той «порче», которая исходит от власти, от занимаемой высокой должности.

Не могу не сказать в связи с этим о деле, которым он очень дорожил, – о затее с организацией так называемого Пятого управления (думаю, идея была все же подсказана кем-то из старых работников комитета, что, конечно, не снимает ответственности с Андропова).

Впервые услышал я об этом вскоре после перехода Андропова в КГБ. Он как-то с гордостью сказал, что «работу с интеллигенцией» вывел из контрразведки: нельзя же, мол, относиться к писателям и ученым как к потенциальным шпионам и заниматься ими профессиональным контрразведчикам. Теперь, продолжал он, все будет иначе, делами интеллигенции займутся иные люди, и упор будет делаться прежде всего на профилактику, на предотвращение нежелательных явлений.

Я тогда (поначалу с Андроповым спорить было легче: он только недавно ушел из ЦК, еще не ощущал себя «вождем», и отношения по инерции сохранялись у нас доверительные) набрался решимости и возразил. Сказал, что, во-первых, не понимаю, почему вообще КГБ должен «заниматься» интеллигенцией. Ведь не «занимается» он, скажем, рабочим классом или крестьянством. Понятно, что если какие-то представители интеллигенции, как и любой другой прослойки общества, становятся на путь преступлений, на путь контрреволюционных заговоров, антисоветской деятельности, то это уже дело КГБ. А остальное, мне кажется, вообще должно находиться в сфере внимания других организаций – ЦК КПСС, творческих союзов и т. д., но не карательных органов. Будь то контрразведка или какое-то новое управление. Во-вторых, мне не кажется привлекательной «профессионализация» сотрудников КГБ в работе с интеллигенцией, то, что какой-то их круг исключительно будет «занят» интеллигенцией. Не пойдут ли они по пути тех жандармских офицеров, «работавших» с интеллигенцией при царе, которых описал в «Климе Самгине» Горький, по пути чистой «бенкендорфщины»? Андропова покоробило это сравнение, он мне возразил, что я не понимаю реальностей, не знаю всего, что происходит в обществе, и то, что он задумал, означает значительный шаг вперед, отход от плохой старой практики, а отнюдь не возврат к «жандармской» деятельности.

Я высказал ему и еще одно сомнение – что создание специального управления приведет не к сокращению, а к росту числа различных дел и проблем с интеллигенцией. И по очень простым причинам: пока вопросы, связанные с интеллигенцией, оставались в ведении контрразведки, это было все-таки для последней не основным и тем более не единственным занятием. А главным было разоблачение шпионов. Если же будет создано специальное управление, то ему ведь придется оправдывать свое существование и, когда нет реальной работы, ее придумывать, что может привести к возникновению серьезных проблем.

Андропов не принял этих замечаний всерьез, сказав, что я ничего в этом деле не понимаю, но через некоторое время увижу сам, какую эти изменения принесут пользу.

Потом из того, что доводилось услышать, в том числе от Андропова, у меня сложилось впечатление, что работой нового управления он весьма интересовался. И как «неофит» в делах КГБ чем-то в ней даже бывал увлечен, чрезмерно верил сотрудникам этого да и других управлений. А его работа оказалась отнюдь не безобидной. В общем, была вписана еще одна постыдная страница в историю деятельности этого учреждения. Произошло немало личных трагедий. Ухудшилась морально-политическая обстановка в стране. Был нанесен дополнительный ущерб нашему образу в глазах мировой общественности.

Так что – говорю об этом с горечью – Андропов несет ответственность за многие неправедные дела семидесятых – начала восьмидесятых годов, за преследование инакомыслящих, в том числе и за политические аресты тех лет, изгнание за рубеж, «психушки», включая и такие дела, ставшие печально знаменитыми, как преследование академика А.Д. Сахарова. От этого никуда не уйдешь. Хотя отдельных представителей интеллигенции он из беды выручал и от ударов прикрывал.

При Андропове, особенно по мере роста его политического авторитета, очень заметно росло и возглавляемое им ведомство – численно и даже по занимаемым в Москве да и на периферии зданиям, а также по своему весу в структурах власти. Конечно, люди там, как я себе представляю, в основном были иные, чем в 1937 году или в другие периоды сталинских репрессий. Но все-таки столь большой рост влияния карательных органов был ненормален, и он оказывал на жизнь общества негативное воздействие. Содействуя экспансии своей «империи», Андропов, я полагаю, не преследовал дурных целей, не стремился сделать наше государство более «полицейским» – скорее речь шла просто о ведомственном интересе, от которого не застрахованы и крупные политические фигуры. Но объективно это не могло иметь хороших последствий.

Не в оправдание, а для объективности хотел бы заметить, что при всем своем авторитете и в руководстве, и в возглавляемом им ведомстве, при всем том, что в период болезни Брежнева он мог пользоваться значительной самостоятельностью, полным хозяином «в своем доме», то есть в КГБ, Андропов все же себя не ощущал. Я писал уже, что Брежнев всегда старался иметь на достаточно высоких постах в комитете «своих», лично близких людей, докладывавших ему напрямую помимо Андропова. И это постоянно держало того в напряжении.

Вот один типичный эпизод. Как-то Андропов попросил меня срочно приехать. Пригласил сесть и сказал, что покажет мне одну «бумагу», о которой просит никому не говорить, но хочет со мной посоветоваться. «Бумага» представляла собой копию перлюстрированного письма одного моего близкого товарища, которого и сам Андропов знал лично, мало того – был с ним в хороших отношениях. Письмо было написано под настроение, очень искренне и касалось не только личных, но и политических переживаний автора, вызванных, в частности, тем, что работать приходится – по его выражению – под началом ничтожных людей, впустую, напрасно тратя энергию и время.

Поскольку речь шла о человеке, достаточно известном руководству, Андропов сказал, что ему придется показать письмо Брежневу. А тот, естественно, примет сказанное на свой счет. Потому реакции он ожидает самой негативной (таковой она и оказалась). Как быть?

Я попытался его отговорить: зачем показывать письмо, тем более что фамилии того, кого автор считает «ничтожным», нет и можно допустить, что имелся в виду не Брежнев, а кто-то другой. Мало ли у нас ничтожных и бездарных людей, в том числе и таких, на которых приходится работать автору письма? Андропов, сказав, что на такой мякине никого не проведешь, заметил: «Я не уверен, что копия этого письма уже не передана Брежневу. Ведь КГБ – сложное учреждение, и за председателем тоже присматривают. Тем более что есть люди, которые будут рады меня скомпрометировать в глазах руководства тем, что от Брежнева что-то утаил, да еще касающееся его лично».