Ольга Круглова - Япония по контракту
— Не питайте несбыточных надежд! Я не получу ничего!
Правда, иногда и мужские имена несли особый смысл, например, Тошио — мудрый.
— А это — мой муж Тадао, — сказала хозяйка, убегая в прихожую встречать входящего, сообщила на ходу: — Его имя значит лояльный, верноподданный, любящий императора, преданный начальнику — приблизительно так…
Наверное, родители, давая мальчику имя, думали о том, что такие качества пригодятся ему, чтобы преуспеть в жизни. Теперь японцы не придерживались старой традиции менять имена после совершеннолетия, значит, и малышом муж Сумико был Верноподданным. И мать, склоняясь к его колыбели, говорила, наверное:
— Лояльность ты моя миленькая, верноподданненький мой!
В облике высокого, плечистого мужчины, входящего в гостиную, ничего верноподданного не было. Он спокойно извинился за опоздание:
— Сами знаете, у профессоров в университете по субботам часто бывают собрания. — Спокойно протянул крепкую, шершавую ладонь. Пожал руку уверенно, сильно, улыбнулся: — Мозоли у меня, потому что столярничаю, мебель сам мастерю… В доме многое сделано моими руками. Да и сам дом проектировал я, я же архитектор.
Он расположился на низком японском диване. Во многих японских домах утвердилась эта полумера: стол не низкий, за которым едят, сидя на подушках на полу, но и не высокий, как на западе, а средний, вроде журнального. Для него необходим хоть и низкий, но всё же диван, который комфортнее, чем подушки. А её усадили на высокий, привычный для иностранца стул. Сидеть удобно, но есть с низкого стола приходится нагибаясь.
Харуно взобралась к отцу на колени, обвила его шею руками, зашептала что-то на ухо. Он улыбнулся, обнимая дочь, удерживая возле себя.
— Отец очень любит её, — сказала мать, — и слишком балует.
Она строго окликнула девочку и та послушно юркнула за стойку, отделявшую кухню от гостиной, захлопотала там. Её блестящая головка замелькала, то возникая, то исчезая. Как солнечный зайчик.
— В японском доме раньше всё делала мать, дочь ничего не умела, — сказала Сумико, ставя на стол плошки с рисом. — Но теперь всё меняется. Я работаю, дочерям приходится мне помогать. — Харуно управлялась на кухне привычно, ловко, как взрослая женщина. — Настоящая домохозяйка! — гордо улыбнулась мать. И в этом слове не было ни капли того убогого смысла, к которому привыкли мы.
Неслышно ступая красивыми босыми ногами по ковролину гостиной, Сумико сновала на кухню и обратно, не останавливаясь, не уставая. На небольшом столе уже не было места, а она всё подносила новые кушанья.
— Здесь сырая рыба с уксусом, — указала Сумико на стаканчики из косо спиленного бамбука. — А это — салат из китайской капусты со свежими огурцами, блинчики с мясной начинкой…
Харуно тоже что-то приносила, относила… И вдруг, смеясь, плашмя падала на пол.
— Устала!
И тут же вскакивала, бежала к матери на кухню… И опять появлялась из-за стойки с чайным подносом в руках, подходила к столу мелкой, семенящей походкой, кланялась церемонно, как взрослая японка. Её маленькая фигурка была так грациозна и изысканна, словно одета была не в джинсы, а в кимоно.
— Когда я вырасту большая, то стану делать музыкальные шкатулки, — вдруг ни с того ни с сего сообщила Харуно и снова побежала вприпрыжку, резвясь, словно маленькая рыбка в светлом пруду родительской любви. А мать с отцом глядели на неё ласково, любовно…
— Открой же подарок нашей гостьи, Харуно! — разрешила мать.
Не сразу разрешила, словно воспитывая выдержку. Освободив от бумаги русскую деревянную игрушку, девочка замерла. Миндалины её глаз до краёв наполнились удивлением, восторгом.
— Ой! Я никогда не видела такого!
Харуно даже зажмурилась от счастья, прижала к груди вырезанного из липы старичка. Потом отстранила его, разглядывая, поглаживая пальчиком вязанку дров и странную обувь — лапти, бормоча ласково:
— Кавай! Кавай-десне… — миленький!
Мать усадила Харуно за стол, но девочка не столько ела сама, сколько кормила деда. Она перемазала его соевым соусом и потащила в ванную умывать. А пока дед обсыхал, Харуно сделала из бумаги всё, что понадобится ему: стул, стол и даже кровать. Маленькие пальцы быстро и ловко сгибали бумажные листы.
— У нас все ребята так могут! На Танабату мы делали журавликов!
Японскому искусству оригами учили в школе.
Сбегав в свою комнату за карандашами, Харуно принялась рисовать сказку про русского деда. Но в лесу, где он жил, рос бамбук, потому что Харуно не знала, как выглядит липа. И русская изба ей никак не удавалась. Вообще рисование у Харуно получалось хуже, чем оригами. Отец с интересом смотрел на дочкины художества, но не помогал.
— Я тоже в этом не силён. Японский архитектор — не художник, а технолог, — улыбнулся он и объяснил: — Главное, чтобы дом устоял при землетрясении. Потому мы учим студентов правилам строительства… — Он говорил про необычное соединение деревянных брусьев, которое спружинит при толчке и про упругие подушки, на которые ставят большие дома. Она восхищалась, он охлаждал её восторги: — Как это делать — давно известно. Существуют стандарты. Они предусматривают всё, до самых мельчайших деталей. Надо только их заучить. Дом в Японии строит не архитектор, а строительные стандарты.
Слушая часто повторявшееся слово "стандарт" она впервые начинала осознавать, что же казалось ей таким странным в нарядном городе. Его красота была красотой бумаги и тканей — красотой вывесок с причудливыми переплетениями иероглифов, разноцветьем рекламы… А если всё это снять, дома остались бы неприглядными бетонными коробками, сирыми, как обритая красавица.
Харуно бросила рисование и принялась за то, что умела делать куда лучше — писать иероглифы.
— Вот это — моё имя, — объясняла она. — Его можно написать хираганой, а можно — кянджами…
Сумико посмотрела на часы и коротко, громко позвала. На лестнице, ведущей на второй этаж, показалась девушка.
— Это — моя старшая дочь! — представила мать.
Та, что спускалась по лестнице, ничем не была похожа на Харуно! Ни бесцветным лицом, ни тусклыми глазами с припухшими веками, ни повисшими волосами, ни вялым плоским тельцем под бесформенной серой кофтой. Девушка спускалась молча, глядя под ноги, опустив по-старчески уголки губ.
— Она много занимается в последнее время — готовится к экзаменам в университет. Не выходит из дома, спит по четыре часа. А сегодня вообще не спала. Подружка пришла, они занимались вместе.
В голосе матери не было ни капли сочувствия. И отец смотрел безжалостно:
