Наум Синдаловский - Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор

Память о репрессиях в Ленинграде настолько жива, что всякие изменения в политическом строе страны вызывают чувство смутного страха и недоверия. При всеобщем одобрении политики демократизации общества в конце 1980-х годов можно было услышать и нотки определенного сомнения: «Был Берия, стала мэрия». Ассоциации, связанные с мрачным именем всесильного и беспощадного начальника сталинской полиции, не покидают петербуржцев до сих пор. О нем рассказывают самые невероятные небылицы, вплоть до московских легенд о том, что в кремлевском кабинете Лаврентия Павловича в специальных шкафах стояли «заспиртованные головы царя и членов его семьи в качестве символов окончательной победы коммунизма». Вряд ли нормальные ленинградцы в эти фантастические вымыслы верили, но то, что символы его мрачной деятельности до сих пор преследуют и поражают, можно не сомневаться.

4

Одним из самых страшных символов эпохи Большого террора стал в Ленинграде «Большой дом» – комплекс административных зданий, построенных на месте сожженного в феврале 1917 года восставшим народом и затем разрушенного одного из символов свергнутой монархии Окружного суда. За несколько дней до этого по Петрограду пронесся слух, что некая дама видела во сне Окружной суд, охваченный пламенем. Развалины суда долгое время так и стояли, напоминая о разрушительном красном пламени революции. Рядом с Окружным судом на Литейном проспекте стоял собор преподобного Сергия Радонежского, возведенный в конце XVIII века в память о национальном герое Древней Руси Сергии Радонежском, в народе его называли Артиллерийской церковью. В начале 1930-х годов собор взорвали. В 1931–1932 годах на месте этих двух зданий вдоль Литейного проспекта в квартале между улицами Воинова (ныне Шпалерная) и Чайковского (в прошлом Сергиевская) были выстроены два административных здания: № 4 – по проекту архитекторов А.И. Гегелло, H.A. Троцкого и A.A. Оля, и № 6, спроектированное И.Ф. Безпаловым. Решенные в монументальных формах конструктивизма, выходящие сразу на три транспортные магистрали, они заняли ведущее положение в окружающей городской среде и давно стали архитектурными доминантами всего Литейного проспекта.

Оба дома, объединенные общими переходами и коридорами, были также соединены еще с одним зданием – старинной царской тюрьмой, расположенной на участке № 25 по Шпалерной улице. Это так называемый Дом предварительного заключения (ДПЗ), знаменитая в свое время «Шпалерка» – внутренняя тюрьма, или «Глухарь», на языке заключенных, в которой сидел еще сам

Владимир Ильич, и где, по местным преданиям, он неоднократно «ел чернильницу, изготовленную из хлеба, и запивал чернилами из молока». В мрачном фольклоре советского периода истории тюрьмы ее аббревиатура ДПЗ хорошо известна расшифровкой: «Домой Пойти Забудь» и пресловутыми «шпалерными тройками», – внесудебными органами из трех человек, назначенными от КГБ и ВКП(б). Через эти «тройки» прошли десятки тысяч расстрелянных и замученных в советских тюрьмах и лагерях людей. О «Шпалерке» пели песни, слова которых до сих пор с содроганием вспоминают пережившие ужасы заключения питерцы:

Шпалерка, Шпалерка,Железная дверка…

Поэтическое творчество мало чем отличалось от песенного. Темы были столь же болезненными и тягостными:

На улице ШпалернойСтоит высокий дом.Войдешь туда ребенком,А выйдешь стариком.

Литейный четыре,Четвертый подъезд.Здесь много хорошихПосадочных мест.

Внутренний коридорчик между тюрьмой и административным зданием известен по имени «Таиров переулок». Он такой же криволинейный, как и подлинный переулок, что находится вблизи Сенной площади. Здесь заключенные, ведомые из камер на допросы и обратно, могли случайно встретиться друг с другом. Переход из одного здания в другое среди арестантов назывался «Мостиком вздохов». Согласно тюремным правилам, при такой встрече одного из арестантов останавливали и поворачивали лицом к стене, пока другой заключенный не пройдет мимо. Легкий, едва уловимый вздох был единственным способом отметить свое присутствие и обратить на себя внимание собрата по несчастью. Этим приемом широко пользовались. О нем хорошо помнят многие петербуржцы, прошедшие дорогами шпалерного ада.

С 1932 года во всех трех зданиях расположилось управление НКВД – зловещая организация с более чем мрачной репутацией. В народе она имела соответствующие прозвища: «Жандармерия», «Девятый угол», «Девятый вал», «Мусорная управа», «Черная сотня». Деятельность этого ненавистного народом карательного института советской власти оставила неизгладимый след в судьбах сотен тысяч ленинградцев.

Характерными были фольклорные наименования и всего комплекса этих сооружений. Его называли: «Большой дом», «Литейка», «Белый дом», «Серый дом», «Собор Пляса-на-крови» или «Дом на Шпалерной» – по ассоциации со старинной тюрьмой «Шпалеркой», и даже «Малой Лубянкой» – по аналогии с печально знаменитой московской Лубянкой. «Большой дом» стал страшным символом беззакония и террора, знаком беды, нависшей над городом.

В 1950-х годах, когда деятельность НКВД впервые была предана осторожной и весьма выборочной огласке, начали появляться первые оценки, которые народ формулировал в анекдотах.

Приезжий, выходя из Финляндского вокзала, останавливает прохожего: «Скажите, пожалуйста, где здесь Госстрах?» Прохожий указывает на противоположный берег Невы:

«Где Госстрах не знаю, а госужас – напротив».

Армянское радио спросили: «Что такое комочек перьев, а под ним ужас?» – «Это воробей сидит на крыше Большого дома».

Согласно одной из легенд, Большой дом под землей имеет столько же этажей, сколько над ней. В фольклоре это легендарное обстоятельство превратилось в расхожий символ, зафиксированный в огромном количестве анекдотов. Вот только некоторые из них:

«Какой самый высокий дом в Ленинграде?» – «Административное здание на Литейном. Из его подвалов видна Сибирь».

В трамвае стоит гражданин, читает газету и говорит вполголоса: «Доведет он нас до ручки». Его тут же забирают. В «Большом доме» допрос: «Так что вы сказали? Кто доведет нас до ручки?» – «Как кто? Конечно, Трумен»! – «A-а так! Ну ладно, идите в таком случае». Он выскочил. Потом вернулся, просунул голову в дверь: «Скажите, а вы кого имели в виду?

Вы знаете Рабиновича, который жил напротив «Большого дома»? Так вот, теперь он живет напротив.