Людмила Кунецкая - Коммунисты

Оттого после съезда Сергей Миронович вопреки своим предположениям не вернулся домой. ЦК ВКП(б) направил его в Ленинград, куда Серго Орджоникидзе втихомолку послал записку, адресованную товарищам, не причастным к оппозиции:

«Ваша буза нам обошлась очень дорого: отняли у нас тов. Кирова. Для нас это очень большая потеря, но зато вас подкрепили как следует. У меня нет ни малейшего сомнения, что вы там справитесь и каких-нибудь месяца через два все будет сделано. Киров — мужик бесподобно хороший, только, кроме вас, он никого не знает. Уверен, что вы его окружите дружеским доверием. От души желаю вам полного успеха».

Не ограничиваясь этим, Серго добавил:

«Ребята, вы нашего Кирыча устройте как следует, а то он будет шататься без квартиры и без еды».

Сергею Мироновичу отвели комнату в «Европейской гостинице», о нем заботились, но ему было не до квартиры, не до еды. По его выражению, работы хватало на двадцать четыре часа в сутки. Приехав 5 января 1926 года, он писал жене на третий день:

«Положение здесь очень тяжелое…»

Очень тяжелое. Главари «новой оппозиции» внесли разлад в партийные ряды. Через своих приверженцев, рассевшихся в губкоме и райкомах, они повлияли на значительную часть рабочих, интеллигентов. Повели за собой и множество юнцов, из тех, кого уговорили, будто они пуп земли, партийной и комсомольской. Не гнушались ни ложью, ни клеветой, ни расправами над честными большевиками, отстаивающими генеральную линию партии. Не то что в Азербайджане — в Баку. Там партийные и непартийные большевики умом и сердцем восприняли — уже нет Ленина, Ленина нет, и оттого единство еще во сто крат важнее, чем прежде. Там вылазки троцкистов, национал-уклонистов и всех иных оппозиционеров неизменно получали отпор.

— Большее единодушие, чем у нас в Азербайджане, пожалуй, редко где найдем, — по праву говорил Киров в 1924 году.

Сокрушить оппозиционеров, воссоздать единство в Ленинграде необходимо было немедленно. Что бы ни твердила «новая оппозиция», сомкнувшись с троцкизмом, все сводилось к неверию в рабочий класс, к неверию в возможность построить социализм в нашей стране.

С этим капитулянтством не могло быть ни примирения, ни подобия примирения. Иначе как двигаться дальше, как призывать трудящихся завершить восстановление народного хозяйства и реконструировать его, развернуть индустриализацию, намеченную XIV партийным съездом? Иначе нечего сказать миллионам безработных, все еще насчитывающихся в городах. Иначе в глаза нельзя будет смотреть тем, кто во имя революции сидел в царских тюрьмах, отбывал каторгу. Тем, кто сражался на фронтах в годы гражданской войны и интервенции.

По поручению ЦК ВКП(б) в Ленинграде вместе с Кировым находились некоторые виднейшие партийные деятели, в том числе старые петербуржцы Михаил Иванович Калинин и Григорий Иванович Петровский. Они не затевали кабинетных споров с главарями оппозиции. Чтобы поскорее оставить зиновьевско-каменевских главарей генералами без армии, было гораздо лучше, по выражению Кирова, брать, опрокидывать коллективы — идти к рабочим и говорить им чистейшую правду о XIV съезде, убеждать, убеждать, убеждать их, отвоевывая у оппозиции одну партийную организацию за другой. Сергей Миронович выступал среди тысяч и тысяч рабочих. На «Электросиле», считавшейся оплотом зиновьевцев. На фабриках «Красный ткач» и «Красный маяк». На Монетном дворе. На заводе имени Егорова. На объединенном партсобрании заводов «Красный гвоздильщик» и «Электроаппарат». У комсомольских активистов Выборгской стороны.

Рабочие правильно понимали и хорошо известных посланцев ЦК ВКП(б), и нового для ленинградцев деятеля Кирова, и всех других, кто был за генеральную линию партии. Оппозиционерам рабочие говорили: «Довольно споров, не мешайте трудиться, убирайтесь».

Многие коммунисты, целые коллективы требовали, чтобы оппозиционных главарей немедленно разогнали. Это требование, как ни странно на первый взгляд, пришлось по душе зиновьевским губкомщикам и райкомщикам. Им хотелось выглядеть страдальцами — последний козырь в безнадежной игре. Но и последний козырь они проиграли, не получив его, потому что Киров противился каким-либо нарушениям демократии: пусть выразят свою волю партийные конференции.

С конференциями он не спешил, хотя положение резко улучшилось буквально в считанные дни. 15 января Сергей Миронович говорил:

— Я думаю, что здесь, в Ленинграде, мы с полным правом можем сказать, что большинство членов партии ленинградской организации вышло на правильную дорогу.

Киров и другие посланцы ЦК ВКП(б), все активные ленинцы, продолжали выступать на предприятиях, несли ленинскую правду о съезде в гущу рабочих. Сергей Миронович 16 января писал Марии Львовне:

«Не обижайся, что пишу мало, очень я занят, работаю, ни минуты нет свободной… Занят так, что даже на улице не был ни разу, бываю только в машине… Каждый день на собраниях».

В первой половине февраля районные и губернская партийные конференции, осудив оппозицию, выразили свою верность генеральной линии партии.

Кирова избрали первым секретарем губкома ВКП(б).

За редкими исключениями, заблуждавшиеся рабочие порвали с оппозицией. Комсомольцы, совращенные зиновьевцами, опомнились, утихомиривались. Самых петушливых по предложению Кирова посылали учиться. Они впоследствии там же, в Ленинграде, и работали, получив дипломы инженеров, преподавателей. Все они пережили Кирова.

В конце декабря 1926 года Сергей Миронович говорил: партийная организация блестяще добилась того, что генералы оппозиции в Ленинграде остались без армии. Через месяц Киров подтвердил это:

— Шлагбаум по дороге в Ленинград для оппозиции закрыт, закрыт окончательно.

Еще много раз партия давала бой тем, кто поднимался против ленинского курса. Зиновьевцы и троцкисты, спевшись, образовали антипартийный блок. Возник бухаринско-рыковский правый уклон. Выныривали право-левые. Однако в Ленинграде уже не было разлада.

Все, кто шел против партии, все оппозиции, группки, уклоны, загибы терпели поражение. Шлагбаум по дороге в Ленинград для них окончательно закрыли. Партийная организация сохраняла почетное звание передового отряда ленинской партии. Великий город революции вновь был крепостью большевизма.

Это имело отнюдь не местное значение.

Уже идейный разгром зиновьевцев в их главном центре, на берегах Невы, принес партии огромную пользу — замедлил, пресек расползание «новой оппозиции» по стране. И сбылось предвидение Орджоникидзе, писавшего после XIV съезда, что восстановить единство в ленинградской организации Сергей Миронович сумеет быстро и наиболее безболезненно. Старого большевика, будущего наркома лесной промышленности СССР Семена Семеновича Лобова, работавшего в середине двадцатых годов в Ленинграде, поражало, как трудился и как держал себя Киров в пору тяжких сражений с оппозиционерами. Они навязывали небывалые в большевистской партии, уродливые формы борьбы, а Сергей Миронович всем выпадам и позорным выходкам зиновьевцев противопоставлял ленинскую принципиальность, наистрожайшую правдивость, спокойствие и терпеливость. Он побеждал, сохраняя в партийной организации всех честных коммунистов, введенных в заблуждение главарями оппозиции. По свидетельству Лобова, эти блестящие победы, одержанные на глазах у всей страны, стали школой для множества большевистских деятелей, а Кирова заслуженно выдвинули в одного из основных руководителей партии, ее ленинского ЦК. Сергея Мироновича избрали кандидатом в члены Политбюро.