Л. И. Брежнев: Материалы к биографии - Баковец
Но я решил написать эту статью не для того, чтобы «выгораживать» сейчас Леонида Ильича, преуменьшать меру его личной ответственности. Не берусь судить, обладал ли он всеми теми качествами, которые необходимы государственному руководителю. Но переносить на одного человека вину всех, кто работал рядом с ним и отвечал за конкретные участки работы, думаю, несправедливо. То, что Л. И. Брежнев сейчас главный герой карикатур и политических плакатов, это объяснимо: его имя стало символом его времени, а расчет с прошлым ведется сейчас по большому счету. Но когда на премьере фильма «Асса» в течение месяца рок-музыканты играли и танцевали на огромном портрете Брежнева, расстеленном на сцене, ничего, кроме протеста, это не могло у меня вызвать.
Но, повторяю, я не затем сел за эту статью, чтобы поделиться воспоминаниями и соображениями о своем деде, хотя мне, конечно, есть что рассказать. Меня беспокоит другое. Почему культивируется ненависть к детям и внукам ушедших с исторической сцены деятелей? Иначе чем «наследничками» нас не называют, любой нашей неудаче радуются, распространяют слухи о неких доставшихся нам обширных состояниях, о головокружительных развлечениях, которым мы предаемся. Все это выплескивается на страницы печати, хотя при проверке большинство обвинений не подтверждается, страсти накаляются. Я знаю случаи, когда людям приходилось увольняться с работы, когда от них уходили близкие, когда отворачивались знакомые. Во всех этих случаях пострадавшие от молвы «наследнички» были честными, работящими, вполне нравственными людьми. И уж во всяком случае не несущими ответственности за ошибки своих дедов и отцов. Если сейчас, читая о преступлениях 30-х годов, мы вспоминаем слова: «Сын за отца не ответчик», почему мы забываем их, когда ведем речь о дне сегодняшнем?
Возможно, я слишком категоричен в своих суждениях. Но говорю о том, что накипело. Мне 27 лет, и моя самостоятельная жизнь только начинается, но уже сейчас я чувствую, что моя фамилия все чаще становится камнем преткновения в самых разных ситуациях. А ведь я хочу быть таким же, как все, я такой же, как все, но многие не желают видеть во мне ничего, кроме моей фамилии. У меня двое детей, они тоже Брежневы, неужели и им придется ощутить на себе то, что ощущаю сейчас я! У моего брата Леонида, сотрудника Института органической химии АН СССР, тоже двое детей — и им предстоит это?
Когда в печати стало возникать мое имя, я задумался: а правильно ли я до сих пор жил? А может быть, есть основания упрекать меня, может, и на мне есть вина? Положа руку на сердце скажу: я никогда не стремился извлечь выгоду из того, что я внук Генерального секретаря, не злоупотреблял этим. Я вступил в партию по убеждению, и хочется верить, что не запятнал имени коммуниста, гражданина своей страны.
Хочу рассказать о себе. Наибольшее влияние на меня оказала мать, Людмила Владимировна. Я с ранних лет слышал от нее: «Ты должен быть таким, как все дети». И моего брата, и меня отдали в самую обычную, никакую не специальную московскую школу. Среди моих друзей не было детей высокопоставленных партийных работников. Мой очень хороший друг Андрей, с которым мы дружим со школы, работает сейчас в Министерстве морского флота, его отец был шофером. Учился я вроде бы неплохо, но я бы не сказал, что учителя создавали мне особые условия: двойки ставили не стесняясь.
Вообще коллектив — это великое дело. Как бы банально ни звучала эта фраза, но, поскольку я не ходил в детский сад и воспитывался дома, именно школьный коллектив сделал меня человеком. Я любил ходить в школу.
Дома у нас никогда не было домработницы. Мама стирала, готовила, ходила в магазины сама, следила за тем, чтобы мы с братом вовремя сделали уроки, не позволяла ни дня лишнего провести дома, когда мы болели. По образованию она преподаватель английского языка, и ей пришлось уйти с работы, чтобы основательно заниматься семьей. Материально нам помогали Леонид Ильич и Виктория Петровна Брежневы, вторая бабушка, Антонина Григорьевна, помогала матери с детьми (сейчас она нянчит уже наших с братом детей). Ни в школу, ни в институт на черной машине меня никто не возил, я ездил на автобусе или ходил пешком — все мои одноклассники и однокурсники могут это подтвердить.
Когда я поступил в институт, я стал командиром оперативного отряда, дважды ездил летом в стройотряд, после четвертого курса, как и все студенты, был в военных лагерях. Согласитесь, работа в строительном отряде в Казахстане, куда я поехал после первого курса, и приписываемые мне похождения в Монте-Карло — это всё-таки разные вещи.
Кстати, насчет заграницы. Надо внести ясность и в этот вопрос. В конце 60 — начале 70-х годов мой отец, Юрий Леонидович Брежнев, работал в советском торгпредстве в Швеции, и четыре года я жил с родителями там, учился в советской школе (с первого по четвертый класс). Следующая моя поездка за границу состоялась уже после третьего курса института — я работал в международном студенческом строительном отряде в Болгарии. После четвертого курса я, как и предусмотрено учебным планом МГИМО, отправился на практику в Англию, но через два месяца мне пришлось вернуться: умер Леонид Ильич. С тех пор никаких поездок за границу — ни увеселительных, ни деловых — у меня не было. Даже все последние годы, будучи сотрудником МИД, я ни разу не был в заграничной командировке.
Еще одно распространенное заблуждение, которое мне хочется опровергнуть: будто Леонид Ильич находился в плену прихотей своих домашних, безропотно выполнял их просьбы и капризы и они с его помощью «обделывали свои дела». Должен сказать, что дед очень не любил, когда к нему обращались с просьбами через членов его семьи (исключение составляла разве что Виктория Петровна), всем предлагал обратиться официально, прийти на прием. Зная это, мы не обременяли его просьбами. Я вообще ни разу ни о чем его не просил. Однажды (кажется, в последний год его жизни) мою машину остановил инспектор ГАИ и попросил похлопотать по поводу получения им квартиры. Он не поверил, что таких возможностей у нас просто не было.
Никогда не покрывал Л. И. Брежнев грехов своей дочери и моей тетки, Галины Леонидовны. Она рано вырвалась из-под его отеческого контроля, никогда с ним не считалась, доставляла ему боль. Наблюдая ее на протяжении многих лет, могу сказать, что это неуправляемый человек. Законов ни для нее, ни для ее мужа, Ю. М. Чурбанова, не существовало. Чурбанов был человек недалекий и, видимо, находился под ее влиянием. Он
