Захар Прилепин - Подельник эпохи: Леонид Леонов

«Союз Советских Социалистических Республик — единственная страна, над которой светит отличное солнце, — прекрасная страна, о которой грезили утописты…»

«Бывают ранним летом такие благодатные утра, когда прозрачен какой-то горною прозрачностью воздух, и голос человека идет далеко-далеко, и все духовные способности обострены невероятно, и глазу внятна каждая подробность, и радостно внутри, а уму просторно, и громадное спокойствие наполняет мир. Это чувство я испытал по прочтении отчетного доклада вождя…»

«Я с волнением произношу имя Сталина, в котором объединено всё лучшее, всё самое честное, все мысли и чувства великих стариков о правде народной. После слова „Ленин“ не было еще на языке человечества такого емкого по идейному содержанию, такого большого и громового слова».

Читать это сегодня несколько странно, но не покидает ощущение, что Леонов пишет в те дни о Сталине продуманно и прочувствованно. Он действительно готов верить в большое будущее для всей страны.

И в свое будущее тоже.

Впрочем, настроения тогда менялись, как в калейдоскопе, — жизнь то несла стремительно, то с размаха била о твердь.

Дочь писателя Наталия Леонидовна вспоминала:

«6 мая 1939 года в доме царило радостное оживление — в этот день должны были состояться премьеры двух папиных пьес: “Волка” в Малом театре и “Половчанских садов” в МХАТе. Сразу две премьеры в один вечер!

Нас с сестрой взяли вечером в Малый театр».

Сам Леонов едет во МХАТ.

В Малом театре по завершении спектакля — овации, люди кричат: “Автора!”

Выходит главный режиссер Илья Судаков и объявляет: «Леонид Максимович не может выйти, так как находится на своей премьере во МХАТе!»

Во МХАТе тоже овации.

Прошло всего три месяца после награждения, Леонов и подумать не мог, что советская критика встретит его новые сочинения хорошо поставленным лаем.

Но именно так все произошло и на этот раз. После первых отзывов, которые дали, что называется, свои же — в газете «Малый театр» от 9 мая («После “Любови Яровой” в советской тематике пьеса “Волк” — самое большое событие в театре»)? — началась форменная облава.

Публикация шла за публикацией, и одна другой отвратнее. Тон задал старый знакомый Валентин Катаев издевательской статьей в журнале «Крокодил». С катаевского голоса подхватили и дополнили остальные.

Песня исполнялась уже знакомая, не раз пропетая: влияние Достоевского, «унтиловщина», а еще: авантюрность, пустота, надуманность пьес, и в каждой из них явно ощущается червоточинка с антисоветчинкой.

Самой, наверное, обидной была рецензия на спектакль «Половчанские сады» некоего Б.Розенцвейга в «Комсомольской правде» от 18 мая 1939 года. Называлась она «О “райских садах” Леонида Леонова»: «Нищета и бесцветность положительных образов, отсутствие сильных характеров, двухмерность и плакатность положительных героев приводят к тому, что пьеса Леонида Леонова лишается внутреннего психологического конфликта».

Заодно громит автор и сам театр: «Режиссура и актеры МХАТ им. Горького, как об этом свидетельствует спектакль, не слишком взволнованны и захвачены пьесой Леонида Леонова. Несмотря на весьма добросовестно — с точки зрения звуковых и световых эффектов — переданный гром военных маневров, в самом исполнении не чувствуется того “грозового электричества”, которое пронизывает и покоряет зрительный зал».

И резюме: «В таком театре, как МХАТ им. Горького, не хочешь видеть тусклых спектаклей, в которых огонек вдохновения подернут пеплом большого и сложного, но в то же время рутинного, штампованного мастерства».

В тот же день, 18 мая, вконец озлившись, Леонов решается написать Сталину.

Осталось меньше двух недель до сорокалетия писателя: не таких приветов ждал он к своему юбилею.

И вот он пишет:

Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!

После романа «Дорога на Океан», побитого и уже не издаваемого, я пробовал свои силы в театре. Две мои пьесы «Половчанские сады» и «Волк», отлично принятые театрами и т. Немировичем-Данченко, а после постановки в Художественном и Малом театрах — и советским зрителем, и Комитетом по делам искусств, сейчас безоговорочно разгромлены в прессе. Повторяется история 1933 г., в тот раз организованная, как это выяснилось, плохими людьми. На глазах у молчащих организаций осмеивается и грязнится вся моя работа последних лет.

Тон статей бранный и издевательский. Не соблюдено даже элементарное уважение к чужому труду. Взгляните хотя бы на заголовок рецензии Б.Розенцвейга в «Комсомольской правде». («Дорога» писалась 3 года, пьесы — 2.) Уже 18 лет я отдаю все свои силы советской литературе. В Германии сожжены 4 мои книги. А.М.Горький хорошо отзывался о моих работах («Беседа с рабкорами», «Предисловие к французскому изданию “Барсуков”» и т. д.). Я выбит из колеи, вынужден оставить новую начатую работу. В эту крайнюю минуту у меня нет иного выхода, кроме обращения к Вам.

Если это отношение ко мне заслужено мною, не лучше ли мне оставить мою профессию и искать других путей быть полезным моему народу. Я представляю на Ваш суд мою писательскую судьбу.

Краткость этого письма диктуется опасением занять Ваше время.

Отправленное в тот же день, оно вскоре ляжет к Сталину на стол.

В самом начале романа «Дорога на Океан» Протоклитов просит Курилова уволить его с дороги и не мучить больше. Так Леонов фактически предсказывает скорое свое будущее.

Процитированное выше письмо можно пересказать в двух фразах: я не могу больше работать мастером на этой Дороге! Отпустите меня на волю, душу уже вымотали!

Курилов Протоклитова не отпустил. И Леонова тоже не отпустят. Прямого ответа от Сталина не будет, но будет ответ опосредованный.

Две недели пройдут в мучительном ожидании.

Под конец месяца, как и в случае с наголову разбитыми «Скутаревским» и «Дорогой на Океан», по поводу двух леоновских пьес проведут диспут — на сей раз устроенный секцией драматургов в Клубе писателей.

Но диспут лишь добавит печали и раздражения оплеванному писателю, которому к тому же не дали стать драматургом.

Почти все ругали «Половчанские сады» — и в первую очередь за то, как ни странно, что Леонов сделал из мятущегося неудачника Пыляева шпиона, на которого он никак не тянул. (Так Леонов наказал сам себя, пойдя на поводу у времени.)

«Мир мнимый, — говорил о пьесе М.Гус, — мир людей всё совершивших, не мучимых никакими проблемами — все скучно, неподвижно и безжизненно».

Завлит МХАТа Пётр Марков пытается Леонова защитить — что вполне объяснимо, ведь в его театре идет одна из пьес Леонова, но Марков оказался в явном меньшинстве.