Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица

Как же министры Николая II могли полагать, что они ведут войну с благородным противником?

В Москве патриотический порыв населения не был настольно велик. Если петербургская молодежь, даже дворяне со своим рыцарским духом отправлялись на передовую, то молодые московские коммерсанты предпочитали отсидеться или платить большие деньги различным высокопоставленным мошенникам, которые могли, используя свое влияние, направить их в медицинские части Красного Креста!

Императрица Александра, не теряя даром времени, организовывала лазареты, комитеты оказания помощи нуждающимся семьям. Она отказалась от всех светских развлечений, и ее близкие часто упрекали ее за то, что она нигде не показывается.

Ее рабочий день начинался с утренней службы в ее семейной церкви. В монашеском облачении сестер милосердия императрица подолгу работала вместе с двумя своими старшими дочерями, Ольгой и Татьяной, выполняя обязанности обычной медицинской сестры с таким же проворством и с той же скромностью.

Патриотический порыв, который охватил всю страну в начале войны, выдохся через несколько месяцев. Почему же успешное поначалу наступление фон Реннекампфа обернулось катастрофой?

В каждом русском доме, сельском очаге все люди с нетерпением ожидали добрых вестей, но их не поступало, и вскоре стало известно, что Германия захватила ту часть Польши, которая принадлежала России.

Начались самые ожесточенные, самые кровавые схватки. Но каждого убитого врагом русского солдата тут же на месте заменяли двое совсем еще юных бойцов, которые горели желанием послужить интересам русского императорского орла.

Незадолго до нового, 1915 года Распутин вновь приехал из своей деревни в Санкт-Петербург.

Из-за раны в животе он был вынужден отказаться от бурной ночной жизни, от похотливого разврата, который так смаковали все его хулители в подробнейших деталях. Он вернулся, и его первый визит к императрице был довольно многозначительным. С мрачным, вопрошающим видом он сказал:

— Матушка! Взгляни, какое черное небо над головой. И это не из-за декабрьского снега, окутавшего своим непроницаемым белым одеялом весь город. А потому, что мы с батюшкой не подчинились воле Господней…

Александра, застыв словно статуя, выдержала проницательный взгляд «старца»,

— Отец Григорий… Как же мы могли действовать иначе? Ты был далеко от нас, к счастью для тебя, от всех мук власти. Нужно было выполнять заключенные договора, поддерживать престиж короны, России…

— России, — эхом отозвался Григорий. — Россия никогда не нуждалась в войне, чтобы утвердить свое могущество…

Он все больше распалялся. Теребил узловатыми пальцами свою патлатую бороду:

— Если бы не эта собака Гусева, ткнувшая меня ножом в живот, в нужный момент я был бы здесь, и я бы вырвал из рук государя то проклятое перо, которым он подписывал указ о всеобщей мобилизации…

— Отец Григорий, не богохульствуй. Мой замечательный муж, мой горячо любимый Ники, лишь выражал желание всего народа, он сдержал слово, данное союзникам…

Распутин замолчал. Александра вся покраснела от волнения. Нет, она не плакала. Она доверяла Григорию, абсолютно доверяла, ведь это он спас ее ребенка от смерти, — но ей не хотелось демонстрировать перед старцем свою растерянность. Нужно было взять себя в руки.

— Отец Григорий, лучше помолись за успехи нашей армии на фронте… Война идет… Нужно ее выигрывать…

Григорий взорвался негодованием:

— Когда люди надругаются над любовью Божией, начинают убивать друг дружку, то не может быть ни победы, ни прощения. Война, матушка, самое тяжкое из всех преступлений. Богу угодно сократить покаяние, которого все вы заслуживаете, но для этого нужно как можно скорее покончить с кровавой бойней, которой нет оправдания.

Он входил в медиумическое состояние, исполняя свою миссию «ясновидящего», и теперь его уже нельзя было остановить, унять.

— Матушка, Россия стоит перед лицом большой катастрофы. Нужно ли тебе говорить, что меня не будет и не смогу я остановить совершаемых преступлений.

Александра, смертельно побледнев, молчала, не произносила ни единого слова. Сердце вновь у нее затрепыхалось, боли, которые вот уже несколько недель как утихли, возвращались, душили ее.

Император, который обычно днем никогда не входил в покои императрицы, вдруг неожиданно появился в дверях.

Он, казалось, помолодел, глаза его блестели.

— Алики! Порадуйся же со мной вместе! Мы с тобой усердно молились Богу, и вот, благодаря Ему, наши армии покрывают себя боевой славой!

Распутин подошел к царю:

— И твое присутствие сегодня здесь, Григорий, — замечательный знак! И ты переживешь вместе с нами эти счастливые мгновения. Наши солдаты — в Ярославе, мы заняли Тарнополь, Броды и Брзежаны. Нефтяные месторождения Львова не будут снабжать сырьем Германию. Теперь их использовать будем мы, Россия… наконец-то мы получаем компенсацию…

Александра, опустив глаза, дрожа всем телом от боли, не находила в себе сил, чтобы подняться. Она продолжала сидеть в кресле, словно наэлектризованная, и смотрела на этих двух мужчин, стоявших перед ней: царь и святой мужик. Кому же из них принадлежит истина?

— Григорий, разве то, что я сообщил тебе, не доставляет тебе радости?

Сибирский крестьянин наклонил свою большую голову с лохматой гривой. «Старец» старался не смотреть на императора. Он лишь невнятно бормотал:

— Кровь течет повсюду. — Ты говоришь о еще живых солдатах, которые идут вперед, толком не понимая, куда влечет их дьявол, но почему не говоришь о тех, кто падает на землю, о тех раненых, которые десятками тысяч прибывают отовсюду, о неисчислимых лазаретах, которые принимают их, и там больше нет места, никто не знает, куда их девать, что с ними делать… Батюшка, уже слишком поздно, и покаяния не избежать. Я предупреждал… Слал телеграммы… ну для чего нашей святой России эта война, скажи на милость…

— Мы сократили территорию этой краснобайствующей Германской империи, столь опасной для всей Европы.

— Нечего делить шкуру неубитого медведя, батюшка.

— Бог с нами!

Распутин постепенно оживлялся. Он теперь не стоял, расхаживал большими шагами по комнате.

— Батюшка, прошу тебя, не упоминай имя Божье всуе. Ибо Россия дерется, поступает не по Его воле. Тебе следует поостеречься. Те, кто отказываются от слов любви, гиблые люди.

Николай подошел к креслу Александры, встал за ним. Распутин продолжал:

— Никто лучше меня не знает, что ты — отец наш, что доброе у тебя сердце. Но ты отдал приказ воевать, и мы все погибнем. Да, да, эта война приведет к нашей гибели. И тебя самого не пощадят. Умоляю тебя, батюшка. Ради здоровья твоего сына, которого ты обожаешь, нашего горячо любимого цесаревича, останови ты эту бойню. Только подумай о тех слезах, которые пролились по твоей воле во всей империи, о впавших в отчаяние матерях, предающих земле своих любимых сыновей, этих многочисленных безвинных жертв, подумай о нашей земле, ибо скоро не останется свободных рук, чтобы ее обрабатывать, бросать в нее семена, давать жизнь народу, к которому принадлежим и мы с тобой, и наши дети. Не якшайся ты со всеми этими преступниками, которые и в той, и в другой банде пекутся лишь о собственной гордыне, о своей корысти. Ты, батюшка, совсем из другого теста. Так прекрати же эти массовые убийства, которым нет никакого прощения, а если не сделаешь, то скажут тебе, — кара Господня будет ужасной… Слушай меня хорошенько. Даже я, никогда не знавший страха, ныне дрожу от него…