Дебора Макдональд - Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев

Несмотря на все эти отвлекающие моменты, Мура не забывала о своей собственной издательской работе. В 1939 г., когда истек трехлетний срок со дня смерти Горького, она утратила права на переводы его произведений, а значит, и доходы от них. В 1940 г. она опубликовала новый перевод его «Отрывков из моего дневника», и на этом закончился один из самых важных этапов ее жизни. Мура продолжала работать над переводами произведений Горького и других русских писателей всю свою жизнь, но больше не владела его наследством, за исключением оставшихся документов, спрятанных в том неуловимом чемодане.

Ей нужна была любая работа, которую она только могла получить, чтобы жить, как привыкла, в одном из самых красивых районов Лондона, ездить за границу, устраивать вечеринки, ужинать в ресторанах – все одно к одному.

6 марта 1942 г. Мура отпраздновала свой пятидесятый день рождения, и это напомнило Уэллсу, что прошло уже больше двадцати лет со дня их первого сексуального опыта. Она тогда была «высокой и стройной молодой женщиной», но теперь «я сказал ей, что она похожа на ватиканского херувима, увеличенного втрое, но все еще восхитительна». Он считал ее «крупной женщиной; она очень седая, но эта странная водянка, которой подвержены многие женщины ее возраста и которая делает толще их лодыжки, все же пощадила ее»[789].

В тот же день Мура обедала с Локартом; он не сделал никаких замечаний по поводу ее внешности. Заметил, что «ее полностью занимает ссора де Голля с Мюзелье», и она сказала, что пора убрать проблемного генерала из власти. Локарт отметил, что ее мнение перекликается с частным мнением Энтони Идена и кабинета министров[790].

К 1944 г. здоровье Уэллса ухудшилось. В августе Мура доверительно сообщила Локарту, что у него цирроз печени и слабоумие. Он продолжал писать, но «разум его покинул», и творческий процесс стал «механическим»; он также стал «заносчивым и нетерпимым к любым возражениям». По мнению Локарта, это не было каким-то изменением. «Он написал новый и жестокий обвинительный акт человечеству в целом за то, что оно не следует его советам». (Это действительно не было изменением; еще в 1941 г. в предисловии к новому изданию пророческого романа «Война в воздухе», написанного в 1908 г., Уэллс написал, что его эпиграфом должна быть фраза «Я вам говорил. Вы придурки».)

Их разговор происходил в ресторане «Карлтон гриль», что на углу Пэлл-Мэлл и Хеймаркет, где Локарт угощал Муру обедом. «Хороший разговор, – записал он, – но ее дорого кормить или, скорее, поить. Сегодня она пила за обедом только пиво, но до этого был аперитив из трех двойных джинов за восемь шиллингов каждый, а после – кофе с двойным коньяком за двенадцать шиллингов!»[791]

Жизнь в поврежденном войной Лондоне продолжалась. Во время «лета бомбежек» в 1944 г. дом Уэллса по адресу Ганновер-Террас, 13 (или «Терраса похмелья», как называла его Мура) был поврежден бомбой. Мура в это время находилась в Оксфордшире с Таней, которая незадолго до этого сделала ее бабушкой во второй раз. Уэллс написал ей «просто любовное письмо ни о чем конкретно, разве что все хорошо, и все твои распоряжения тщательно выполняются. Плотники появились вовремя и заколотили гвоздями дверь черного хода и замели почти все наши разбитые стекла»[792].

Пришло время для того, чтобы замести и другие осколки.

Когда война подошла к концу, закончилась и любовная связь Муры с Константином Бенкендорфом. Она продолжалась все эти годы, а Уэллс даже не подозревал о ней, несмотря на то что Кони отдыхал с Мурой в Эстонии по крайней мере один раз в 1930-х гг. Очевидно, тот факт, что это была территория Бенкендорфов, а Кони сопровождала его дочь-подросток Натали, придавал этой поездке безобидный вид. Сама Натали, которая прекрасно понимала, что происходит, чувствовала отвращение.

В конце концов, жена Кони – Мария Корчинская, которая годами терпела эту связь, встала в позу и после ужасной ссоры с Константином сказала ему, чтобы он выбирал – или Мура, или она. Кони позвонил Муре, чтобы сказать ей, что между ними все кончено[793].

Что было более важно для Муры и мира вообще, время жизни Уэллса истекало.

В четверг после Дня Победы Локарт снова угощал Муру обедом в «Карлтоне». Все, о чем она хотела поговорить, так это об Уэллсе. Она ежедневно навещала его. Королевский врач лорд Хордер полтора года назад диагностировал у него рак и сказал, что ему осталось жить шесть месяцев. Хордер ошибся – рака не было, и Уэллс продолжал жить. В июле Мура повела его участвовать в голосовании на всеобщих выборах. Он бросил свой бюллетень за лейбористов. К августу она была убеждена, что ему осталось жить не больше месяца[794]. Она тоже ошиблась. Он продолжал жить, и ему пошел уже восьмидесятый год, но он становился все слабее и нанял круглосуточных сиделок себе в помощь. Болей у него не было, но силы быстро покидали его. Мура постоянно приходила к нему, а также Джип и его жена Марджори, которая годами присматривала за хозяйством Уэллса, играя ту роль, которую, как он надеялся, возьмет на себя Мура.

Несмотря на свою слабость, Уэллс продолжал писать почти до самого конца. Две его последние книги – «Счастливый поворот» и «Разум на пределе возможностей» появились в конце 1945 г., а его последняя статья – в июле 1946 г.

Он стал известен своим видением будущего, в котором войну можно предотвратить путем создания мирового порядка, способного ограничивать вооружения и боевые действия в любой стране. Человек, говорил он, должен приспособиться, или он вымрет, как вымерли динозавры. В разгар мировой войны его идеи казались абсурдными. В 1941 г. Джордж Оруэлл написал, что «все здравомыслящие люди десятилетиями были в основном согласны с тем, что говорит господин Уэллс; но тогда у здравомыслящих людей не было власти и в слишком многих случаях желания приносить себя в жертву». Уэллс не сумел понять, что человечество не живет разумом, и поэтому он составил неправильное мнение об истории двадцатого века, включая характер первых большевиков, которые, по мнению Оруэлла, «возможно, были ангелами или демонами – кто как хочет считать, – но, во всяком случае, они не были здравомыслящими людьми». Их власть была «военной диктатурой, которую вдохновляли судебные процессы из разряда «охоты на ведьм». Уэллс «был совершенно не способен понять, что национализм, религиозный фанатизм и феодальная верность – гораздо более мощные силы, чем то, что он сам назвал бы здравомыслием». Оруэлл чувствовал вину за то, что так критикует Уэллса, сравнивая это с предательством:

Думающие люди, которые родились незадолго до начала этого века, являются в каком-то смысле творениями Уэллса… Я сомневаюсь, оказал ли кто-нибудь, кто писал книги между 1900 и 1920 годами, такое большое влияние на молодежь. Ум каждого из нас, а также физический мир был бы ощутимо другим, если бы Уэллса никогда не существовало. Однако прямота мышления и однобокое воображение, которые делали его похожим на вдохновленного пророка в Эдвардианскую эпоху, делают его теперь поверхностным неадекватным мыслителем[795].