Марк Твен - Автобиография

Этого было достаточно. Я уже знал, в чем дело – что я насмерть заговариваю даму справа от себя и не обращаю никакого внимания на даму слева. Синяя карточка означала: «Дай передышку даме справа от себя, займись дамой слева», – поэтому я сразу же начинал энергично беседовать с дамой по левую руку. Новая подсказка не заставляла себя ждать, и далее следовала реплика миссис Клеменс, содержавшая как бы небрежное упоминание красной карточки, что означало: «О, ты что собираешься сидеть весь вечер, не проронив ни слова? Проснись же и заведи беседу». Таким образом, я просыпался и наводнял стол беседой. У нас был набор карточек разных цветов, каждая из которых обозначала определенное действие, каждая привлекала внимание к тому или иному преступлению из моего обычного списка, и эта система была чрезвычайно полезна. Она полностью себя оправдала. Это напоминало мятеж Бака Феншоу[150], который был подавлен, не успев начаться. Система предотвращала преступление за преступлением на протяжении всего обеда, и к концу я всегда выходил из испытания с успехом, с триумфом, с причитающимися мне щедрыми похвалами, которые принимал незамедлительно.

Много лет прошло с того вечера в Белом доме, когда миссис Кливленд подписала мне карточку. Много чего случилось с тех пор. Народились дети Кливлендов. Руфь, их первенец, с которой я не был знаком лично, но с которой переписывался, когда она была ребенком, дожила до цветущего и прелестного раннего девичества, затем ушла из жизни.

Сегодня приходит это письмо, и оно воскрешает в памяти Кливлендов, и прошлое, и мою утраченную маленькую корреспондентку.

«Редакционный отдел «Сенчури мэгэзин».

Юнион-сквер, Нью-Йорк,

3 марта 1906 года.

Уважаемый мистер Клеменс!

Мы с президентом Финли собираем поздравления экс-президенту Кливленду от его друзей по случаю его шестьдесят девятого дня рождения.

Если эта идея вам импонирует, не могли бы вы любезно прислать запечатанное поздравление по указанному выше адресу, а я перешлю его и другие письма на Юг, так чтобы президент успел получить их, все вместе, 18-го числа сего месяца.

Искренне ваш,

Мистеру С.Л. Клеменсу».

Когда маленькой Руфи было примерно год-полтора, мой старый и высоко ценимый друг Мейсон был генеральным консулом во Франкфурте-на-Майне. Я хорошо знал его в 1867, 1868 и 1869 годах в Америке и вместе со своими родными провел немало времени с ним и его семьей во Франкфурте в 1878 году. Он был всесторонне сведущим, квалифицированным и добросовестным государственным служащим. В самом деле, он обладал этими качествами в такой высокой степени, что среди американских консулов его можно, пожалуй, с полным правом назвать грандиозным. Ибо в то время наша консульская служба находилась в значительной степени – и, думаю, большей частью – в руках невежественных, заурядных и некомпетентных людей, которые были прежде политическими прихвостнями в Америке, а затем получили теплые места в консульствах, где содержались за государственный счет, вместо того чтобы отправиться в богадельню, что было бы дешевле и патриотичнее. В 1878 году Мейсон был генеральным консулом во Франкфурте уже в течение нескольких лет – четырех, кажется. Он приехал из Марселя с замечательным послужным списком, пробыв там консулом тринадцать лет, и одна часть его послужного списка была героической. Свирепствовала опустошительная эпидемия холеры, и Мейсон был единственным представителем иностранной державы, который остался на своем посту до ее окончания. И в течение этого времени он не только представлял свою страну, но и все остальные страны христианского мира, выполняя их работу и выполняя хорошо, за что и был превознесен ими в совершенно недвусмысленных выражениях. Эти великие заслуги спасли Мейсона от снятия с должности в то время, когда президентский пост занимали республиканцы. Но теперь-то на президентском посту был демократ. Не успел мистер Кливленд официально его занять (он еще не прошел инаугурацию), как был засыпан прошениями от демократических политиков, желавших назначения на место Мейсона примерно тысячи политически полезных демократов. Мейсон написал мне и спросил, не могу ли я что-нибудь сделать, чтобы спасти его от снятия.

Вторник, 6 марта 1906 года

Мистер Клеменс побуждает малышку Руфь ходатайствовать в пользу мистера Мейсона, и тот сохраняет за собой пост. – Письма мистера Клеменса экс-президенту Кливленду. – Мистер Кливленд в качестве шерифа в Буффало. – В качестве мэра он накладывает вето на постановление железнодорожной корпорации. – Мистер Клеменс и мистер Кейбл посещают губернатора Кливленда в здании законодательного собрания в Олбани. – Мистер Клеменс сидит на звонках и созывает шестнадцать клерков. – Лев святого Марка[151]

Мне очень хотелось, чтобы он сохранил за собой свой пост, но поначалу я не мог придумать способа ему помочь, поскольку был «магвампом»[152]. Мы, «магвампы», маленькая группа, составленная из непорабощенных членов обеих партий, самые лучшие люди, каких можно было найти в двух великих партиях – так мы это понимали, – проголосовали с перевесом в шестьдесят тысяч в штате Нью-Йорк за Кливленда и избрали его. Наши принципы были высоки и очень определенны. Мы не были партией, мы не выдвигали кандидатов, мы не преследовали собственных целей. Свои голоса за этого человека мы отдали не в обмен на какие-то гарантии. По нашим правилам мы не могли просить себе должностей и не могли их принимать. Голосуя, мы считали своим долгом голосовать за лучшего человека вне зависимости от названия его партии. У нас не было иного принципа. Голосовать за лучшего – это само по себе было достаточным принципом.

Поскольку именно такова была моя ситуация, я терялся в догадках, как помочь Мейсону и одновременно сохранить свою магвампскую чистоту незапятнанной. Это был тонкий момент. Но постепенно из беспорядочной каши и неразберихи у меня в голове родилась здравая мысль, ясная и блестящая. Поскольку долг «магвампа» заключался в том, чтобы определить на должность лучшего человека, стало быть, непременный его долг – постараться сохранить лучшего человека на той должности, куда он уже назначен. Пожалуй, было бы не очень прилично для «магвампа» обращаться к президенту напрямую, но я мог подобраться к нему со всей деликатностью, опосредованно. Причем так, что не только учтивость потребует от него обратить внимание на это обращение, но в то же время никто никогда не сможет доказать, что это обращение его достигло.