Ираклий Квирикадзе - Мальчик, идущий за дикой уткой
Навстречу бежит император: “Катя! Катя!”
Они сталкиваются. Петр сгребает ее в объятия и крепко прижимает к себе. “Ваше величество, хочу сказать… И хочу, чтобы запомнили… Я люблю вас! Не было у турка ничего… Одни бриллианты и Авивия”. – “И я тебя люблю… Ты меня от плена, от позора, от гибели спасла, Катька…” – “Молчите…” – “Ни слова, Катенька, ни слова…”
Екатерина захлебывается в слезах, которые хлынули и не могут остановиться. “Я жива только тогда, когда ты рядом… Мертвый вы мне не нужны, ваше величество, запомните это…” – “Запомню”. – “Мне не нужен мертвый полководец! Мне нужен живой Петруша! Мой… мой… мой…”
Армия движется по пыльной степи под барабанный бой, стараясь не смотреть на плачущих императора и императрицу.
* * *Сценарий писались весь 2014-й. Работа напоминала “американские горки”, вверх-вниз, хорошо-плохо. Исторические факты были такие яркие, что успевай записывать. Я стал чувствовать себя каллиграфом Филимоном Одинцовым, который ходил за императрицей и записывал ее реальные и вымышленные истории. Их стало так много, что я не знал, как остановиться, и решил убить каллиграфа…
…Филимона нашли в орешнике. Молния убила – так решили. Лезвие ножа в руках тайного осведомителя Арсения Державина имело другое мнение, но лезвие умеет хранить тайны.
Императрица разыскала своих польских родственников и, счастливая, сделала их графами. Каждой сестре и брату подарила по замку. Графы и графини всю жизнь ходили босиком, но их дети и внуки влились в петербургское светское общество, а кое-кто прославил Россию. Были Скавронские-военачальники, а один Скавронский изобрел подводную лодку.
Екатерина I процарствовала недолго, умерла в возрасте сорока трех лет.
Агнешка Холланд уехала снимать в Голливуд. У меня остались незаконченные сорок четыре истории из жизни императора и императрицы.
Фотография 40. 1953 год
Всю жизнь я приезжаю в Батуми. В этот приезд я блуждал по темным улицам ночного города в поисках дома, где более шестидесяти лет назад жила девочка по имени Присцилла. Дом Присциллы стоял неподалеку от базара.
Присцилла была американка, у нее был искривлен позвоночник, она ходила в жестком корсете. Однажды, воспользовавшись тем, что родители ее уехали ловить форель в горных реках, она зазвала меня, пятнадцатилетнего соседа, к себе… Мы долго слушали пластинку Луиса Армстронга. Он пел и вливал в наши робкие сердца храбрость. Присцилла долго снимала корсет, я помогал ей в этой сложной процедуре. Но тут вернулись американские родители, и мне пришлось прыгнуть с балкона в густые пахучие заросли рододендрона.
Американский коммунист Нельсон Кауфман кроме страсти рыболова (что он делал в городе Батуми – одна из тайн моей юности) имел другую страсть – он был кинолюбителем. Шестнадцатимиллиметровой камерой “Болекс” Нельсон снимал шторм на море, розы в дендрарии, жену Энди, прыгающую с вышки бассейна “Пищевик”, дочь Присциллу, которой участковый врач Папуашвили лечил простуженные бронхи… Зачем была снята эта сцена, я не знаю, но, приглашенный на просмотр в американское семейство, помню шок от зрелища обнаженных Присциллиных грудей, изрядно больших, дышащих на белой стене столовой.
…Обнимая Присциллу в темном зале кинотеатра “Спартак”, куда мы однажды забежали спрятаться от дождя, я впервые увидел фильм “Мост Ватерлоо”. Четыре сеанса подряд мы не выходили из “Спартака”, беспрерывно смотрели на великую Вивьен Ли и великого Роберта Тейлора. Потом были мои первые в жизни киносъемки. Родители Присциллы вновь были в горах, на ловле форели, а мы без спроса папы Нельсона поставили камеру “Болекс” на стол, я заглянул в глазок, определил границы кинокадра, и мы стали танцевать знаменитый “Вальс при свечах” из “Моста Ватерлоо”. Присцилла с искривленным позвоночником была Вивьен Ли, а я, тощее чучело с набриолиненными волосами, в нельсоновском черном пиджаке, был неотразимым Робертом Тейлором.
Присцилле было запрещено загорать на пляже. Каждый день мы пропадали в темном кинозале. “Багдадский вор”, “Путешествие венецианца”, “Дилижанс”, “Серенада Солнечной долины”, “Сестра его дворецкого” и, наконец, сразивший нас наповал фильм “Судьба солдата в Америке”, который мы смотрели двадцать семь раз.
Нельсон Кауфман сделал меня своим киноассистентом. Он знал, что на утренних сеансах в полупустом кинотеатре “Спартак” мы с его дочерью не сидели сложа руки на коленях. Несмотря на это мне было разрешено носить треножник и кофр за “американским шпионом”, как звал его беззлобно мой отец.
Мы с Нельсоном снимали чемпионат мира по борьбе среди борцов-тяжеловесов. Снимали поющих старых сестер Ишхнели, чтение стихов Галактиона Табидзе, певца Поля Робсона, массовый заплыв пловцов-спортсменов из Батуми в Махинджаури, в котором участвовала моя мама.
Семейство Кауфман покинуло Батуми на теплоходе “Адмирал Нахимов”. Я обещал Присцилле приехать в Америку, обещал стать знаменитым кинорежиссером. Она повесила мне на шею медальон со своими рыжими волосами, срезанными ножницами. Нельсон, не выдержав слез нашего прощания, вручил мне “Болекс” со словами: “Бери, Ираклий, он твой”. Лучше бы он не дарил мне это стальное шестнадцатимиллиметровое чудовище! Вместо нормального будущего с профессией врача, юриста, химика, нефтяника, банкира я стал кинорежиссером…
“Болекс” стал моим другом-врагом. Все деньги уходили на покупку пленки. Я похитил со студии “Грузия – фильм” два осветительных прибора, третий умыкнул со съемок фильма Тенгиза Абдуладзе “Чужие дети”. У себя в подвале я соорудил что-то похожее на павильон… Недавно я пересмотрел свои фильмы. Там выкрашенный черной краской Отелло душит мою тетю Маргариту, спрашивая: “Дездемона, где платок, который я подарил тебе на день рождения?” Странный подбор актеров: Отелло, низкорослый толстяк с выбитыми передними зубами, – венецианский генерал. Дездемона – пышнотелая матрона. Лев Львович Львов (над его именем, отчеством и фамилией смеялись), он был врачом-гинекологом, бредил актерством. Это он оплатил постановку. “Отелло” был моим первым игровым фильмом. Друзья, которых я и Лев Львович собрали на первую в моей жизни кинопремьеру, напившись, хохотали, падали со стульев. Лев Львович ошибся, организовав шашлыки и вино до просмотра. Всё смешалось в доме Квирикадзе: кто-то сбил кинопроектор, он упал на пол, врач-гинеколог плакал пьяными слезами. Тетя Маргарита схватила со стола только что зажаренного поросенка и, вооружившись им, как палицей, стала бить неблагодарных зрителей. Друзья вновь стали падать со стульев, на этот раз не от смеха…
