Игорь Князький - Нерон

«Он заявил, что как только они будут в Галлии, он выйдет навстречу войскам безоружный и одними своими слезами склонит мятежников к раскаянию, а на следующий день, веселясь среди общего веселья, споет победную песнь, которую должен сочинить заранее».[307]

Тем не менее военные меры были все же предприняты. Прежде всего Нерон вспомнил о своем легионе — фаланге, который предназначался для дальнего похода к берегам Каспия. Этих славных шестифутовых воинов, набранных ранее в Германии, Британии и Иллирии, решено было употребить в дело не на крайнем востоке империи, но на близком и мятежном западе. Кроме того, правильно рассудив, что на море с галльскими повстанцами воевать все равно не придется, а военных моряков на кораблях Мизенского флота в избытке, Нерон распорядился сформировать новый легион из морской пехоты.[308] Все эти силы двинулись на север Италии, где их возглавил испытанный военачальник Петроний Турпилион, несколько лет назад отличившийся в Британии.[309] Сам Нерон, оставшись в Риме, занялся подготовкой своего личного участия в подавлении мятежа.

«Готовясь к походу, он прежде всего позаботился собрать телеги для перевозки театральной утвари, а наложниц, сопровождавших его, остричь по-мужски и вооружить секирами и щитами, как амазонок. Потом он объявил воинский набор по городским трибам, но никто годный к службе не явился; тогда он потребовал от хозяев известное число рабов и отобрал из челяди только самых лучших, не исключая даже управляющих и писцов. Всем сословиям приказал он пожертвовать часть своего состояния, а съемщикам частных домов и комнат — немедля принести годовую плату за жилье в императорскую казну. С великой разборчивостью и строгостью он требовал, чтобы монеты были неистертые, серебро переплавленное, золото пробованное: и многие даже открыто отказывались от всяких приношений, в один голос предлагая ему лучше взыскать с доносчиков выданные им награды».[310]

Вопиюще нелепое и беспомощное поведение Нерона в час действительной опасности отталкивало от него людей. Даже разумные решения о наборе легиона из моряков и перенаправлении «фаланги Александра» с востока на запад он сопроводил такими дикими с военной точки зрения распоряжениями о театральном обозе и преображении дворцовых шлюх в гордых амазонок, что свел на нет все предыдущие усилия. Отправленные на север легионы бездействовали и ничем не помогли Нерона в подавлении мятежа. А открытое неповиновение населения Рима грозным приказам действующего принцепса явственно обозначило для Нерона начало конца: такого Рим еще не знал — ведь отказывают в повиновении лишь тому, кого уже императором не считают.

В обстановке растущих мятежей и рушащейся власти Нерона нарушилось хлебное снабжение Рима. Тут же молва стала обвинять его в стремлении нажиться на дороговизне хлеба. В городе с миллионным населением наметилась пугающая всех угроза голода. И надо же было случиться такому, что когда в город, к всеобщей радости, прибыл наконец корабль из Александрии, о котором заранее необдуманно объявили, что он везет хлеб, оказалось… что он нагружен песком. А песок-то везли для любимых Нероном гимнастических состязаний!

Стоит ли удивляться, что ненависть римлян к Нерону достигла крайних пределов. Уже не было таких оскорблений, какими бы его ни осыпали. Глумлению подверглись статуи Нерона. К макушке одной привязали петушиный гребень — петух символ мятежной Галлии — и приладили надпись по-гречески, чтобы доставить особое удовольствие Нерону: «Вот и настоящее состязание! Теперь несдобровать!» Другой же статуе на шею повесили мешок, а надпись сделали прямо угрожающую: «Сделал я все, что мог, но ты мешка не минуешь». В мешок перед казнью полагалось зашивать матереубийцу. Впервые Нерону прямо указали на ожидающую его участь. На этом фоне язвительные надписи, что Нерон своим пением разбудил галльского петуха, выглядели уже милой безобидной шуткой.

Стали покидать Нерона и ближайшие соратники. Тигеллин то ли заболел, предчувствуя крах Нерона и понимая, что и ему в этом случае несдобровать, то ли прикинулся больным из осторожности. Много хуже повела себя устроительница сексуальных оргий Кальвия Криспинила. Оказалось, что ей по плечу не только воплощать в жизнь свои и Нерона развратные фантазии. Перебравшись под шумок в провинцию Африка (совр. Тунис), она уговорила поддержать восставших против Нерона легата Клодия Макра, в чьем распоряжении был легион, контролирующий эту провинцию. Учитывая, что из Африки в Рим также поступал хлеб и иное продовольствие, это был смертельный удар по Нерону. Даже весть о гибели Виндекса не принесла Нерону успокоения. Проконсул Верхней Германии Вергиний Руф разгромил армию Виндекса близ крепости Везоний в Галлии, но победоносные легионы немедленно провозгласили своего полководца… императором. Осторожный Руф отказался от высочайшей чести, но заявил, что принцепса должны избрать сенат и народ.[311] А это значило, что Нерона в любом случае он принцепсом уже не считает! Потому-то известие это, взволновавшее Гальбу, удрученного гибелью своего союзника Виндекса и опасавшегося возможных амбиций Вергиния Руфа, для Нерона означало одно: крах всех надежд. Роковое послание Нерон получил на очередном своем пиру — самое удачное время для веселья. Плиний Старший так прокомментировал поведение императора:

«Нерон, получив весть о своем крахе, в приступе гнева разбил два хрустальных кубка, бросив их на землю. Это было местью наказывающего свой век, чтобы никто другой не пил из них».[312]

Светоний уточняет, что при этом Нерон еще и изорвал донесение, а также опрокинул пиршественный стол. Разбитые кубки Нерон ранее называл «гомерическими», так как резьба на них была из поэм Гомера.[313]

Интересно, вспомнил ли он при этом, что обреченный им на смерть Arbiter Elegantiarum Петроний также перед уходом из жизни разбил драгоценный ковш, чтобы тот не достался виновнику его гибели Нерону? Но Петроний уходил в небытие с достоинством и мужеством, Нерон же бился в истерике.

Впрочем, Нерон еще не собирался умирать. Понимая, что ему уже не сохранить за собой власть, он делал отчаянные попытки спасти свою жизнь. Выход виделся ему в бегстве. Но куда он намеревался бежать? Судя по всему, в Египет. Провинция, где он так мечтал побывать, будучи могущественным императором, куда однажды уже собирался и если бы не напугавшее его происшествие в храме Весты, непременно отправился бы, казалась почему-то спасительным убежищем. Главное — в Египте Александрия, где процветает самая изысканная поэзия, где замечательно аплодируют артистам. Может быть, там он и «прокормится ремеслишком», как однажды в шутку Нерон говорил, узнав о предсказании, грозившем ему утратой власти? Бегство замышлялось всерьез.