Расул Гамзатов - Шапи Магомедович Казиев
Мне сердце. Мол, состарилось оно.
Другое сердце пусть дадут другим,
А мне моё, измученное, ближе.
Оно ещё, по-юношески слышит
Любви чудесной сокровенный гимн[167].
«Природа наградила Расула Гамзатова отменным здоровьем, — говорил Тажудин Мугутдинов. — Это был крепко скроенный горец со слаженной работой всех систем организма. Однажды меня пригласили проконсультировать его по поводу болезни Паркинсона, которая проявилась у Расула Гамзатовича. С того самого момента и до последних дней поэта я волею судьбы был его лечащим врачом по той части, которая касалась неврологии. Я постоянно его навещал. Не только по поводу лечения, но и просто по- человечески, ведь с ним было очень приятно и интересно беседовать. Возникшие проблемы со здоровьем не сломили его духа, не сказались, к счастью, ни на его работоспособности, ни на его творческом вдохновении. Врачам всегда было легко работать с Расулом Гамзатовичем ввиду его исключительной дисциплинированности, коммуникабельности, аккуратности в выполнении врачебных назначений. В одном лишь с ним всегда была проблема: его было трудно уговорить отдыхать, делать необходимые перерывы в работе. Меня многое в нём удивляло, особенно — потрясающий интеллект, изумительная память. Стоило его собеседнику лишь напомнить название или первый абзац его бесчисленных произведений, как он начинал декламировать их без запинки. По своим психологическим качествам Расул Гамзатович был непреклонным оптимистом. Другое, что бросалось в глаза, — это его искрящийся меткий юмор, который готов был у него к любому случаю и событию, и всегда к месту. Вот с этих двух позиций — оптимизма и юмора он подходил к своим физическим недомоганиям».
Вспомнил доктор и такой диалог:
— Кто такой этот Паркинсон? — вопрошал Гамзатов.
— Учёный, который впервые описал эту болезнь.
— Сильный человек... Горцев даже Надиршах сломить не смог, а этот нехороший Паркинсон вот что со мной сделал!
Когда Гамзатову посоветовали поехать на обследование к директору Института мозга Наталье Бехтеревой, он положил руку на плечо Мугутдинова и сказал: «Вот мой Бехтерев». Он знал, что говорил. Бывало, что после лечения в главных московских клиниках Гамзатову становилось только хуже, и Мугутдинов не раз исправлял ситуацию, подбирая свою схему лечения.
«Сердце и болезнь Паркинсона — были папиными постоянными проблемами, — вспоминала Салихат Гамзатова. — В области кардиологии сердца в Дагестане его консультировало несколько врачей, в последние годы — Алигаджи Абдуллаев, а по болезни Паркинсона великолепно лечил папу прекрасный врач Тажудин Магомедович Мугутдинов. Когда папа чувствовал себя хуже, они приходили к нам. Иногда папа рассказывал, что у него болит, иногда говорил: “У меня что-то болело, но вы пришли, и всё прошло”... Я только сейчас понимаю, что бывают пожилые люди, часами говорящие о своих болезнях, о том, как они сегодня спали, ели и т. д. Папа таким не был. В нём не было того, что называют “стариковское”. Он был очень невнимательным к своему здоровью».
Гамзатов верил своим врачам, но полагался и на волшебную силу творчества, которое способно скрашивать горечь бытия, спасать от недомоганий и помогать жить.
«Дело в том, что я работаю всегда, пока себя помню, — писал он в «Моем Дагестане». — Во время еды и в театре; во время собраний и во время охоты; во время чаепития и на похоронах; во время езды в автомобиле и на свадьбе. Даже во сне ко мне приходят строки, образы, замыслы, а то и почти готовые стихи. Значит, даже во сне продолжается мой рабочий день. Давно бы надо было устроить забастовку! Иногда мне кажется, что все вокруг работают, а я тунеядствую. Иногда мне кажется, что я один работаю, а все остальные бездельничают по сравнению со мной».
НЕДОСКАЗАННОЕ «СКАЗАНИЕ О ХРАБРОМ ХОЧБАРЕ»
Так назывался фильм по поэме Расула Гамзатова «Сказание о Хочбаре, уздене из аула Гидатль, о хане Казикумухском, о Хунзахском нуцале и о дочери его Саадат».
Это была драматическая история о популярном в горах герое — аварском Робин Гуде, вступившем в единоборство с Хунзахским ханом.
Тысячам бедняков роздал он «по сто овец» из ханских отар, «восьмистам бескоровным по шести коров» из ханских стад. Нуцал-хан пытался расправиться с Хочбаром, но у него ничего не выходило. Тогда коварный хан задумал обмануть его, пригласив к себе в гости, якобы для примирения.
Вот отрывок из сказания в переводе Петра Услара:
«От аварского хана пришёл посланный звать гидатлинского Хочбара. “Идти ли мне, матушка, в Хунзах?” — “Не ходи, милый мой, горечь пролитой крови не пропадает; ханы, да истребятся они, коварством изводят людей”. — “Нет, пойду я; не то презренный Нуцал подумает, что я струсил”. Погнал Хочбар быка в подарок Нуцалу, взял перстень для жены его, пришёл в Хунзах. “Привет тебе, аварский Нуцал!” — “И тебе привет, гидатлинский Хочбар! Пришёл ты, наконец, волк, истреблявший баранов!” — Пока Нуцал и Хочбар разговаривали, кричал ханский глашатай: “У кого арба, вези на арбе дрова из соснового леса, что над аулом; у кого нет арбы, навьючь осла; у кого нет осла, тащи на спине. Враг наш Хочбар попался в руки: разведём костёр и сожжём его”. Кончил глашатай; шестеро бросились и связали Хочбара. На длинном хунзахском подъёме развели костёр такой, что скала накалилась; привели Хочбара. Подвели к огню гнедого коня его, изрубили мечами; переломили остроконечное копьё его, бросили в пламя. Не мигнул даже герой Хочбар!»
Глумясь над пленником, аварский хан распорядился развязать Хочбара, чтобы он спел предсмертную песню. Напомнив народу о своих подвигах и призвав к продолжению борьбы против ханов, герой сам кинулся в огонь, прихватив с собой двух сыновей Нуцал-хана, пришедших поглазеть на казнь... Такова была месть за неслыханное нарушение священных законов гостеприимства.
У кого-то жестокий финал этой драмы вызывал неприятие, но суровая жизнь в горах диктовала свои законы, понятные каждому горцу. Вероломство требует отмщения, хотя бы и таким ужасным способом.
Пусть, час рожденья проклиная,
Скрипя зубами в маете,
Все подлецы и негодяи
Умрут от болей в животе.
Пусть кара подлеца достанет
И в сакле, и среди дворца,
Чтоб не осталось в Дагестане
Ни труса больше, ни лжеца![168]
До фильма была инсценировка поэмы в Аварском театре. «По её поводу у зрителей были разные мнения, — писал Махмуд Абдулхаликов. — Одни говорили, что так
