На рубеже двух столетий. (Воспоминания 1881-1914) - Александр Александрович Кизеветтер
В особенности посодействовало поднятию политической температуры в третьей Думе рассмотрение бюджета. Обсуждение бюджета министром народного просвещения и военно-морского ведомства в первую же сессию сопровождалось такими выступлениями октябристских лидеров, которые показывали, что и октябристский центр не будет при случае останавливаться перед весьма едкой критикой правительственных действий.
1 января 1908 г. Кауфман был отставлен от поста министра народного просвещения и заменен Шварцем, который в противоположность своему предшественнику тотчас взял резко реакционное направление во всех частях своего ведомства. И при обсуждении бюджета этого министерства против политики Шварца горячо восстали не только с.д. и к.д., но и октябрист Анреп обрушился на Шварца с энергичной и запальчивой критикой. И еще более высокую оппозиционную ноту взял А.И. Гучков, когда дело дошло до сметы военного и военно-морского ведомства. Критикуя деятельность безответственных лиц в кругу этого ведомства, Гучков прямо называл имена нескольких великих князей как виновников непорядков и злоупотреблений, что произвело тогда очень сильную сенсацию.
Вторая сессия третьей Думы (1908–1909) ознаменовалась утверждением Указа 9 ноября 190G г., проведенного в свое время Столыпиным по 87 ст. и устанавливавшего свободный выход желающих крестьян из общины вместе с их участками общинной земли. Туг думское большинство было вполне согласно с Столыпиным и даже пошло еще дальше текста Указа 9 ноября по пути разложения земельной общины. Зато в эту же сессию разыгралась тяжелая для Столыпина история, вызвавшая большое волнение и в обществе, и во всех группах Думы. То было дело с разоблачением провокаторской службы Азефа при департаменте полиции. Левое крыло внесло запрос об этом деле председателю Совета министров. Запрос обсуждался в заседании 13 февраля 1909 г. Столыпин дал объяснения очень неудовлетворительные. Он взялся доказывать, что Азефа нельзя признать провокатором, развил при этом очень странную теорию, что провокатором является лишь тот, кто берег на себя инициативу преступления, тогда как Азеф только поддерживал преступления, начинаемые другими, и устранял препятствия для их совершения. Маклакову ничего не стоило показать неосновательность этой теории. Развернулись страстные прения, в которых принимали участие представители всех фракций. И хотя октябристы, связанные со Столыпиным, поддерживали и провели формулу, предложенную умеренно правыми, в которой запрос отклонялся и объяснения правительства признавались удовлетворительными, тем не менее в прениях ряд октябристских ораторов подобно представителям оппозиции, порицал провокаторские приемы департамента полиции.
В эту же сессию Дума приняла либеральный законопроект, облегчающий положение старообрядцев и дающий свободу перехода из православия в другие исповедания. В этом случае октябристы уже отошли от правою крыла и действовали заодно с левым крылом. И эта трещина в отношениях центра с правыми стала постепенно углубляться. Влияние предвыборных блоков утратило прежнюю силу. Оппозицию уже невозможно было трактовать как кучку безответственных агитаторов, которой надо просто зажать рот. Оппозиция приобретала более авторитетную роль в думской работе, и уже никак нельзя было не считаться с вескими выступлениями Милюкова по вопросам внешней политики, Шингарева по бюджету, Маклакова по юридическим вопросам и т. д. Выходили даже и такие случаи, когда формулы, предлагавшиеся оппозицией, получали большинство. А с другой стороны, вес труднее становилось октябристам поддерживать связь с крайними правыми, не компрометируя себя в глазах общественного мнения. Ибо черносотенная агитация принимала все более резкие и возмутительные формы. Черносотенцы разнуздались. Они чувствовали за собою какую-то опору, которая давала им возможность игнорировать самого Столыпина, формально возглавлявшего правительство. Появились привилегированные градоначальники, державшие себя в своих градоначальствах как независимые паши и доводившие до анекдотических нелепостей свой дикий произвол. Думбадзе в Ялте, Толмачев в Одессе стали в этом отношении прямо "притчей во языцех". В Царицыне неистовый иеромонах Иллиодор открыто вел черносотенно- крамольную агитацию в нафантазированной им пастве, и синод был бессилен по отношении к нему так же, как Столыпин был бессилен по отношению к Думбадзе и Толмачеву.
"Союз русского народа" с Дубровиным во главе открыто устраивал съезды и принимал погромные резолюции.
12 мая 1909 г. левое крыло Думы внесло запрос о боевых дружинах "Союза русского народа" и об участии в этих дружинах агентов "охранки". Пурншкевич, Клеповский, Новицкий и другие депутаты крайнего правого крыла произнесли с трибуны панегирики "Союзу русского народа". Но октябристы отгородились в атом случае от правых и совместно с оппозицией составили большинство за принятие запроса.
Открывшаяся осенью 1909 г. третья сессия Думы началась относительно спокойно. До Рождества был рассмотрен законопроект о местном суде, за ним последовал ряд законов о Финляндии, урезывавших финляндскую автономию, законопроект о неприкосновенности личности, о степени либеральности которого можно судить уже по тому, что его пестуном явился самый правый октябристский депутат Гололобов, по существу долженствовавший заседать на правом крыле. Обсуждение всех этих вопросов опять сблизило центр с правым крылом и подчеркнуло его расхождение с оппозицией. И правое крыло учло это обстоятельство. После рождественских каникул с началом 1910 г. крайние правые начали целую кампанию думских скандалов, их бесцеремонность доходила до крайних пределов, как будто решено было дискредитировать Думу неприличными выходками и сценами, а октябристский центр не давал этому надлежащего отпора. В Думе установилась невыносимая атмосфера какого-то преднамеренного хулиганства. Наконец 3 марта 1910 г. разыгрался колоссальный скандал. Пурншкевич дошел до того, что выкрикнул на всю Думу площадное ругательство по адресу почтеннейшей общественной деятельницы А.П. Философовой. Председатель Хомяков не остановил Пуришкевича, а, напротив того, стал предлагать к исключению тех депутатов, которые возмущенно протестовали против выходки Пуришкевича и требовали лишения его слова. Все это вызвало такое возбуждение, что Хомяков отказался от председательствования и председателем был избран А.И. Гучков. Вступая в должность председателя, А.И. Гучков произнес речь, в которой уже прямо обозначил государственный строй как "конституционную монархию", подчеркивая этим, что октябристы уже отрешились от той зависимости от правого крыла, которая при открытии третьей Думы заставляла их избегать этого сакраментального термина. Он сказал далее, что будет утверждать "культурные парламентские нравы", бросая тем упрек правому крылу за чинимые им скандалы. Наконец, он сделал определенный намек, выражавший неодобрение по адресу Государственного совета, который уже начинал играть роль "пробки" по отношению к тем законопроектам, принятым Думою, которые носили либеральный отпечаток, как, например, законопроекты по вероисповедным вопросам.
Симптоматическое значение этой речи заключалось именно
