Встречи на московских улицах - Павел Федорович Николаев
– Этот Солженцев ещё заставит говорить о себе.
Маршак ещё не запомнил фамилии неизвестного ему писателя, но оценку ему дал высочайшую:
– По простоте и мужеству этот Солженцев, пожалуй, родословной от протопопа Аввакума. В его вещи народ от себя заговорил.
Заручаясь отзывами мэтров советской литературы, Твардовский всё больше и больше приходил к мысли, что рассказ пока ещё неведомого миру писателя может быть опубликован только с благословения первого лица государства, мужественно поднявшего вопрос о культе Сталина. И ему удалось достучаться до самого верха.
20 октября 1963 года Александра Трифоновича принял Н. С. Хрущёв. Глава правительства и руководитель единственной в стране партии встретил Твардовского очень приветливо, в оценке рассказа был категоричен:
– Это жизнеутверждающее произведение. Я даже больше скажу – это партийное произведение. Если бы это было написано менее талантливо, получилась, может быть, ошибочная вещь. Но в том виде, как сейчас, она непременно будет полезна.
По указанию Хрущёва типография газеты «Известия» срочно набрала и оттиснула на хорошей бумаге 25 экземпляров рассказа. Этот первый тираж предназначался для членов Президиума ЦК КПСС.
16 ноября редакция «Нового мира» получила сигнальный экземпляр 11-го номера журнала, в котором был напечатан долгожданный рассказ. На следующий день началась рассылка номера. Впечатление, произведённое публикацией «Одного дня из жизни Ивана Денисовича», было ошеломляющим. Редакцию завалили письмами читателей. Благоприятны для автора оказались и отзывы критики.
В дни, когда вышел журнал, Александр Исаакович находился в Москве – привёз из Рязани два новых рассказа и пьесу. Твардовский принимал писателя у себя дома, на улице Горького. И как раз в этот момент ему принесли «Литературную газету» со статьёй К. Симонова о взбудоражившем всех рассказе.
– Ну, это я потом прочту, давайте лучше поговорим, – заявил Солженицын, мельком взглянув на публикацию отнюдь не рядового писателя.
Это удивило Александра Трифоновича. Подумал: «Кокетничает!», а вслух сказал:
– Но как же? Это же впервые о вас пишут в газете, а вас вроде бы и не интересует?
– Нет, – возразил Солженицын, – обо мне и раньше писали… В рязанской газете, когда я завоевал первенство по лёгкой атлетике.
Александр Трифонович с интересом смотрел на простоватое лицо с глубоко посаженными глазами, с надбровными дугами, нависавшими над ними, и думал: «А ведь прав, пожалуй, Самуил Яковлевич – с этим человеком не соскучишься!»
Провокация. 14 августа 1946 года «ознаменовано» в русской литературе постановлением ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“». В постановлении говорилось о том, что эти журналы предоставили свои страницы для творчества Анны Ахматовой и Михаила Зощенко, которые позорят советскую литературу. Зощенко изображает советских людей бездельниками и уродами, глупыми и примитивными. Его не интересуют их трудовые подвиги, усилия и героизм, их высокие общественные и моральные качества. Зощенко, мещанин и пошляк, избрал своей постоянной темой копание в самых низменных и мелочных сторонах быта.
Начались осуждения и проработки, в итоге которых Зощенко был лишён возможности жить литературным трудом. Положение писателя ещё более обострилось, когда он заявил английским студентам, что не согласен с постановлением ЦК. То же самое Михаил Михайлович повторил на общем собрании писательской организации Ленинграда:
«– В злополучный вечер с англичанами даже слова не было сказано о постановлении. Речь шла только о докладе Жданова. Именно этот вопрос задали английские студенты: „Ваше личное отношение к докладу Жданова?“ На любой вопрос я сумел бы ответить шуткой. Но про доклад, где было сказано, что я подонок, хулиган, где было сказано, что я не советский писатель, что с двадцатых годов я глумился над советскими людьми, – я не мог ответить шуткой на этот вопрос. Я ответил серьёзно, так, как думаю.
Я не согласился с докладом потому, что не согласился с критикой моих работ, сделанных в двадцатых-тридцатых годах. Я писал не о советском обществе, которое тогда только что возникало; я писал о мещанах, порождённых прошлой жизнью… Я сатирически изображал не советских людей, а мещанство, которое веками создавалось всем укладом прошлой жизни.
Я дважды воевал на фронте, я имел пять боевых орденов в войне с немцами и был добровольцем в Красной армии. Как я мог признаться в том, что я трус? Я не был никогда непатриотом своей страны. Не могу согласиться с этим. Не могу!
Вы здесь мои товарищи, на ваших глазах прошла моя писательская жизнь. Вы же все знаете меня, знаете много лет, знаете, как я жил, как работал, что вы хотите от меня? Чтобы я признался, что я трус? Вы этого требуете? По-вашему, я должен признаться в том, что я мещанин и пошляк, что у меня низкая душонка? Что я бессовестный хулиган? Этого требуете вы?»
Надо ли говорить, что после этого выступления положение Зощенко в Союзе писателей отнюдь не улучшилось – он стал изгоем, и это в период так называемой оттепели. Не то отношение к сатирику было в народе. Известный турецкий писатель Назым Хикмет рассказывал об анекдоте, который услышал в одном колхозе:
– Коммунизм наступит при условии, если в каждом колхозе появится вертолёт, чтобы крестьяне в любой момент могли слетать в Москву за пшеном.
Хикмет спросил, кто, по их мнению, сочиняет анекдоты.
– Политические – Илья Эренбург, а про пшено – это всё Зощенко!
– Я очень за товарища Зощенко обрадовался, – говорил лауреат Международной премии мира своей будущей жене В. Туляковой – Какой замечательный у него народный авторитет, несмотря на весь позор, который здесь сделали. И я очень хочу, чтобы товарищ Зощенко знал об этой прекрасной любви советских людей.
Разговор этот происходил, по воспоминаниям Туляковой, «в каком-то старом московском дворе. Кучки детей играли в песке у наших ног. Под их милое чириканье и вопли слушала я, замерев и запоминая молодой головой каждое слово рассказа Назыма о его свидании с Зощенко».
Неизвестный двор, упоминаемый мемуаристкой, находился вблизи места её тогдашней работы – студии «Союзмультфильм» (Долгоруковская, 23а). А встреча писателей произошла в ноябре 1954 года, через четыре месяца после «проработки» Зощенко.
Хикмет ездил в Ленинград на премьеру своей пьесы «Первый день праздника». Позвонить Михаилу Михайловичу попросил переводчика (сам не решился, так как благоговел перед сатириком). Зощенко отклонил предложение встретиться, не желая подводить одного из искренних поклонников своего творчества. Тогда лауреат (что много значило) сам подошёл к телефону:
– Товарищ Зощенко, я всё знаю. Вы
