Бруно Винцер - Солдат трех армий

«Ф-104» испытывал в качестве летчика-испытателя генерал Штейнхоф, который летал на «мессершмитте-262» в последний год войны. Незадолго до ее окончания Штейнхоф получил тяжелые ожоги, когда был сбит его самолет. Мне представлялось, что человек, которого война обрекла па столь тяжкие страдания, должен быть противником атомной войны. Я был убежден, что генерал Штейнхоф испытывал эту машину как истребитель-перехватчик.

Теперь, когда я пишу свои воспоминания, мне становится ужасающе ясно, как часто и как охотно я тогда прибегал к подобному самообману, только бы обрести успокоение. Теперь ведь широко известно, что истребительно-бомбардировочная авиационная эскадра бундесвера предназначена для атомного удара; теперь мы все чаще читаем о катастрофах со «старфайтерами», в которых редко бывает повинна сама машина, а вызываются они главным образом беспощадно поспешной подготовкой летчиков для запланированных военных действий. Теперь генерал Штейнхоф, тогда не нашедший никаких слов для возражений, стал инспектором военно-воздушных сил ФРГ, а Франц Йозеф Штраус распоряжается федеральными финансами, с помощью которых он бесцеремонно стимулирует подготовку агрессивных планов.

Здесь мне кажется уместным дать читателю представление о произведенных до настоящего времени затратах на бундесвер.

В документации бундестага за 1966 год приведены следующие суммы (в млрд. марок):

1956 год -7,3

1957 год -7,8

1958 год -10,0

1959 год -9,0

1960 год -10,0

1961 год -11,2

1962 год – 15,0

1963 год – 18,3

1964 год-19,2

1965 год – 18,3

1966 год -17,5

На 1967 год вновь намечено ассигновать 18,3 миллиарда марок, а в 1968 году расходы на вооружение будут, скорее всего, еще более высокими. Между тем в эти суммы не включены расходы на совет по обороне, на содержание иностранных армий и на гражданскую оборону. Равным образом можно лишь приблизительно оценить скрытые расходы на вооружение, предусмотренные другими статьями федерального бюджета.

Если подсчитать, сколько «народные представители» в Бонне за все годы до настоящего времени ассигновали на вооружение, то получится сумма, превышающая 200 миллиардов марок. Дабы читатель глубже вдумался в значение этих данных, приведем более наглядные цифры: федеральное, правительство до сих пор «инвестировало» в бундесвер 200 000 миллионов марок.

За период, предшествовавший началу войны в 1939 году, Гитлеру было достаточно ассигнований в размере половины этой суммы.

Гости

Однажды между рождеством и Новым годом у меня в кабинете сидели за бутылкой рейнского вина два майора, два капитана, один обер-лейтенант и я. Разумеется, мы были в штатском, но говорили мы только о службе, о повышениях, о начальниках и о настроениях в бундесвере.

Дамы остались в другой, несколько большей комнате, чтобы беседовать о модах, новых фильмах и об отсутствующих знакомых. Может быть, они позлословили и па наш счет.

Майор Нисвандт занимал в нашем штабе пост начальника отдела личного состава; это был довольно дородный господин небольшого роста; он походил на хозяина ресторана или скототорговца. По природе добродушный человек, он становился, однако, весьма неприятен, если ему возражали. Он искусно владел одним недостойным приемом: выслушивал чужие мнения, оспаривал, а потом при подходящих обстоятельствах выдавал их за свои собственные идеи. Так он и приобрел славу умного человека, потому что без зазрения совести заставлял других думать за себя.

Мы с глубоким вниманием слушали его рассуждения:

– У на

Новая родина – ГДР

Утверждение подданства Германской Демократической Республики зависит от решения ряда инстанций; вскоре я прошел этот путь и получил права гражданства. А Бонн и западногерманская печать еще гадали о том, где я могу находиться и куда попали магнитофонные ленты. На случай, если я все же вернусь – хотя бы с опозданием – к своему рабочему столу из путешествия по Италии, газетная информация обо мне подавалась в относительно объективных тонах. Обсуждалась последняя выданная мне характеристика и отмечалось, что в некоторых военно-политических вопросах я иногда «создавал трудности» и позволял себе критические высказывания. Меня весьма позабавили комментарии газеты «Гамбургер абендблат», которая в духе западной прессы дала обо мне такой отзыв: «… начальники и товарищи любили очаровательного майора с посеребренными сединой висками и светскими манерами. Его считали офицером, преданным своему долгу. Тем сильнее теперь общая растерянность».

Растерянность достигла высшей точки, когда 8 июля 1960 года на международной пресс-конференции я предал гласности материалы о политике Бонна, а на карте продемонстрировал, какие политические и военные цели и задачи ставят перед собой реваншисты. О бдительности ответственных лиц в ГДР свидетельствует то обстоятельство, что большинство этих данных им было давно известно. В Бонне все неизменно опровергалось; я испытал довольно своеобразное чувство удовлетворения, когда всего через несколько недель генералитет бундесвера в Киле откровенно изложил в «памятной записке» свои требования о предоставлении атомного оружия. Ровно через год после этой пресс-конференции новым подтверждением моих слов явились выступления «Нью-Йорк геральд трибюн» и гамбургской «Вельт». которые 29 и 30 мая 1961 года опубликовали подробности планов НАТО по «освобождению» Западного Берлина.

Мои выступления перед мировой печатью, очевидно, весьма обозлили Франца Йозефа Штрауса.

Он приказал явиться в Бонн на допрос офицерам по связи с прессой, участвовавшим в организованном мною совещании в Карлсруэ. Но ни один из них не выдал ораторов, выступавших в «дискуссии о Вайнштейне». Всю вину свалили на меня, поскольку Штраус уже не мог до меня добраться. Зато министр приказал оклеветать того, кто до сих пор считался «офицером, преданным своему долгу». Ничего иного я и не ждал, ведь я знал уловки, к которым прибегают организаторы психологической войны; не так давно мне самому предлагали – вопреки моим убеждениям – очернить генерала Штудэнта лишь потому, что он высказался против атомной бомбы.

Штраус и пресса пустили в ход все средства, чтобы со мной расправиться. Но в ответ я предъявил права на свое имущество. В результате через полгода после моего переселения мне доставили его в контейнере. Я получил даже принадлежавшие мне три комплекта военной формы офицера бундесвера, так как я считался «военнослужащим, приобретающим обмундирование за свой счет». Превосходный парадный мундир я подарил военному музею Национальной народной армии в Потсдаме.

Из многих вопросов, заданных мне на пресс-конференции, я считал бы нужным упомянуть вопрос канадского журналиста. Он спросил, был ли я в советском плену.