Вера Фигнер - После Шлиссельбурга

Понятно, что при таких условиях каторга обречена на вымирание, и смертность в ней громадна. Во Владимирском централе из общего числа 950 заключенных с 1 января по 8 августа 1910 г. умерло 43 чел. Прибавьте к этому моральные условия, достойные средних веков. В громадном большинстве тюрем побои со стороны надзирателей — явление повседневное, а централы Орловский, Владимирский, Николаевские арест. роты и Тобольск — в этом отношении прямо застенки. Там бьют, и бьют немилосердно, за все, про все и даже ни за что. Кроме побоев, орудием пытки является карцер. В Бутырках на хлеб и холодную воду сажают сразу целыми камерами, на неделю, на две. Во Владимире в карцере морят по 30 и даже 35 дней! В Саратове в карцер заключают за сломанную иголку, за оторванную пуговицу, за снятие куртки и т. п. В довершение всего телесное наказание введено почти всюду. 32 года назад, когда петербургский градоначальник Трепов подверг этому наказанию одного политического, Вера Засулич ответила выстрелом на это оскорбление человеческого достоинства. Суд присяжных оправдал ее ко всеобщему ликованию. Теперь же газеты то и дело приносят вести об этом позоре. Не говоря о прошлых случаях и не перечисляя городов, начиная с Москвы, в декабре прошлого года в одной Вологде было наказано 59 чел.! В том же месяце страшная весть о самоубийстве Созонова и покушении на самоубийство пяти других зерентуйцев, не могших перенести поругания 2 наказанных товарищей, обошла всю Европу, возбуждая всюду отвращение к палачам, унижающим достоинство России… Таковы в кратких чертах условия жизни политических узников нашей родины, осужденных на каторгу.

В. Фигнер

Текст к денежному отчету за 1911 г.

Комитет помощи каторжанам, основанный в Париже В. Н. Фигнер в январе 1910 года

Печатая денежный отчет Парижского комитета помощи политическим каторжанам за 1911 год, необходимо сделать краткий обзор положения заключенных за это время.

Это положение не улучшилось ни в материальном, ни в моральном отношениях. Быть может, оно даже ухудшилось. Связи с родными и друзьями у заключенных с каждым годом все более обрываются, а сами они, истощенные и униженные невозможным тюремным режимом, теряют здоровье и бодрость.

Отношение высшей администрации к тюремному населению сохраняет прежний характер. В отношении условий физических — камеры по-прежнему переполнены, грязны и зловонны, а питание, недостаточное по количеству, из рук вон плохо по качеству.

По отчетам тюремного ведомства (за 1910 г.) на содержание каждого заключенного, смотря по местности, отпускается 10–15 коп. в сутки. Но странная разница в качестве пищи, при одной и той же ассигновке, в московских тюрьмах: Бутырках и Таганке (в последней сносная, в первой — отвратительная), показывает, что даже в центре России, на глазах у начальника тюремного управления, в скудный тюремный котел попадает не все, что полагается.

Почти невероятно, что даже в Москве, в Бутырках, куда по временам заглядывает Хрулев, камеры содержатся до невероятности нечистоплотно. Почти не верится, что не во всех камерах есть нары, и каторжане, в количестве 25–30 человек, спят на полу, на войлоке, а в «пятидесятках», где есть нары, вместо 50 чел. набивают 70! Прибавьте, что в камерах день и ночь стоят парашки. Вонь, особенно летом, ужасная… Окна после поверки на ночь запираются, но в зиму 1910-11 г. было запрещено открывать их даже днем.

Для общей характеристики физических условий всего лучше привести письмо, полученное недавно из одной каторжной тюрьмы.

«Задаваясь целью ознакомить с нашим положением людей, сочувствующих нам, невольно спрашиваешь себя: да о чем же, собственно, писать? Нет у нас ни из ряда вон выходящих эксцессов, вроде массовых избиений, порок и т. п. Нет у нас и крупных скандалов, голодовок, протестов… Тишь да гладь, только нет божьей благодати! Нестрашная, обыкновенная российская тюрьма. Но при более внимательном рассмотрении она производит не меньшее впечатление, чем «ужасные» тюремные зверства. В самом деле: и там и здесь люди чахнут, умирают, с той лишь разницей, что там смерть сопровождается шумом, криком, а здесь она приходит тихо, но так же верно и неуклонно. Почти тенью молчаливой чередой проходят жертвы этой «нестрашной», но верной смерти. Приходит человек сильный, здоровый, полный надежд. «Отбуду срок — выйду», уверенно говорит он. Но проходит год, два. У него уж неизбежная чахотка: человек смотрит выходцем из могилы и, действительно, идет в могилу — без шума, без треска… С чахоточным кашлем покидает он камеру, идя в больницу, — и все знают, что ему уже не вернуться… Где же причина этой «нестрашной», но неизбежной гибели многих и многих? Не ищите крупных, трагических причин, — они самые обыкновенные, до вульгарности обыкновенные. Недоедание, хроническое, изо дня в день, голодное существование, отравленный воздух переполненных камер — вот и все причины. Но ведь кормит же казна? — подумаете вы. Да, кормит. Но кормит так, что постоянно приходится испытывать чувство голода. Для иллюстрации приведу такую неблагодарную картину: вечером некоторые не выдерживают «сосания под ложечкой», идут к мусорному ящику, находящемуся по соседству с парашей, отбирают оставшиеся от еды, совершенно несъедобные корки, очищают их и едят, чтобы хоть этими отбросами заглушить голод…

На почве постоянного недоедания развивается малокровие, а затем — туберкулез. Вот данные о заболеваемости им: осенью 1910 г. врач освидетельствовал всех заключенных и туберкулезных отделил в особые камеры: их оказалось 150 человек. Новый осмотр весной 1911 г. дал новый набор в таком размере: из камеры с населением в 60 чел. туберкулезных оказалось 15. Это за одну зиму!.. Ясно, что попытка изолировать больных является невыполнимой: все равно через год-два вся тюрьма окажется зараженной. И, действительно, на изоляцию махнули рукой… Вот сидишь и ждешь неминуемой чахотки: не сегодня, так завтра. Сегодня у А. оказалась эта гостья, завтра придет ко мне, неминуемо, неизбежно… Прежде, когда у нас было больше связей с волей, мы пользовались большей помощью. Это заметно отражается на нашем бюджете. С 3 руб. в месяц на здорового и 4 р. 50 к. на больного он, постепенно падая, дошел до 1 р. и 1 р. 50 к. на больного, но и эта цифра имеет тенденцию понижаться. И это на все: на чай, на сахар, на питание и на табак. А есть и еще одна весьма важная статья расхода, это — снабжение хоть чем-нибудь освобождающихся товарищей, подчас тяжело больных. Правда, иногда нам присылают кое-откуда одежду, обувь, белье, но все это в весьма ограниченном количестве. Содержится же в нашей тюрьме политических от 250 до 300 человек.