Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны

Самодовольное посягательство на природу, подчинение природных сил воле человека, установление контроля науки над жизнью являются целью просвещения и прогресса, но все это не приводит нас к порядку, в котором, как надеются люди, не будет места для боли, и в котором наслаждение — основной принцип существования. Дорога гуманизма ведет назад — прямиком в животный мир. Сегодня Просвещение возвращается во мрак, из которого оно вышло. Если каждый из нас будет вести себя так же, как параноик, представляющий мир таковым, какой ему нравится, вместо реального, с которым он не может примириться, если мы будем относиться к религиям человечества как к средствам развлечения масс, то мы достигнем полного нигилизма и хаоса, из которого сможем выбраться только через систему подчинения, посредством нового абсолютизма и современной тирании.

Кто будет отрицать, что Просвещение оказало неизгладимое воздействие на гуманизм? Представление о человеке как разумном существе и идеи о его уникальности и индивидуальности первым делом дают возможность установить всеобщий стандарт человека, независимо от рождения и социального положения. Таким образом, эти идеи устанавливают точные стандарты того, что правильно, а что — неправильно, стандарты добра и зла, разумного и неразумного. Но в настоящее время разум сам подвергается сомнению со стороны просвещения. Расширение этнографического значения положило конец господству разума. Интеллектуальное движение освобождения считается одной из величайших вех развития человеческой расы. Нет смысла надеяться, что этого не случилось бы, даже если бы это и привело к настоящему состоянию общества, к всеобщему смятению. Абсурдно пытаться повернуть вспять развитие, как хотелось бы того некоторым личностям в Германии и Франции. Что необходимо сделать, так это установить границы, в пределах которых просвещение и рационализм находились бы в дружеских благотворных отношениях. Приходится сражаться не с самим просвещением, а с его злоупотреблением разумом, который занял главенствующее положение и, следовательно, предоставлен самому себе и будет во власти любой внешней атаки.

Мы сами были растроганы благородством гуманизма незадолго до вторжения современного варварства. В дни нашей молодости мы все еще испытывали беспокойство за нашу свободу, когда изучали несметное богатство интеллектуального наследия. Позднее, когда мы начали тревожиться интеллектуальным разграблением Рима, еще раз возникла потребность в гуманизме, тепло встреченном энтузиазмом молодых переустроителей жизни, потому что их вожди чувствовали, что им по силам спасти мир от варварства. Но имели ли они эту силу в действительности? Разве они не страдали той же слабостью, которая привела интеллект к капитуляции перед инстинктами? Почему гуманизм оказался бессилен перед лицом наступления восходящего нигилизма? Почему его представители один за другим капитулировали и примирились с прогрессивным варварством?

Цель и оправдание гуманизма — облагораживание человека. Но что такого есть в человеке, что позволяет ему любить? Человек, как он есть? Или же его совершенство? Какая цель у этой человеческой любви? Она нацелена на благополучие и гармонию. Она нацелена на искоренение зла, она отказывается признать зло. Какой странный взгляд на человеческую природу. Какое подавление правды! "Человек добр" — это афоризм Руссо. Эта идея, повсюду провозглашавшаяся Французской революцией и просвещением, — всего-навсего ложь. Человек не добр. Именно подобное оптимистическое представление о человеке ослабляет гуманизм. В человеке присутствуют два начала: созидательные духовные силы, стремящиеся выйти из темноты к свету, как говорил Гете, и стремление к гибели, к разрушению и самоуничтожению. Какой бы ни была современная интерпретация второй стороны человека, будет ли это называться "дискомфортом среди цивилизации", "темной стороной цивилизации", но если точно придерживаться старого христианского определения, то назвать ее следует злом.

Нас учат видеть различие между "зарождающимся гуманизмом", последним дуновение древнего дохристианского мира и "загнивающим гуманизмом", замкнутом на себе, постулирующем единственный стандарт и смысл жизни в самом человеке.

Существует ли организм, который можно было бы назвать автономным человеком? Разве этот термин — не отрицание глубокого и наиболее плодотворного развития человеческого духа, берущего свое начало от иудейских пророков через античный гуманизм к христианству? Без христианского духа гуманизм — пустой звук. Без христианской серьезности гуманизм безответственен, а без этической силы христианства — он слаб.

В нападках на гуманизм нас не интересуют причины, ради которых Парето выносит ему приговор: нацизм это или фашизм. Наш довод — это не признак слабости, которая овладевает людьми, когда они в упадке и их инстинкты отныне не надежны. Наш довод показывает, что человек не способен своей собственной волей преодолеть дух разрушения в своей природе, дух зла.

Употреблять понятие "зло" и воспринимать его как реальность, значит попасть под подозрение в обоих полушариях, как ограниченный реакционер, но зло — реальность. Его невозможно изгнать из нашей жизни. Гуманизм, который полагается на доброту, заложенную в человеческой природе, создает себе тем самым свой собственный коррелятив, цинизм или, говоря языком эвфемизмов, — реализм, который полагается на вечно неисправимую животную природу человека. Таким образом, вместо общепринятого критерия, который объединяет всех людей, существует противоречие, приносящее неприятности любому порядку. Одно толкование жизни остается интеллектуальной роскошью, изящной фразой для оратора, а другое — управляет реальными отношениями между людьми. Именно гуманизм открывает для цинизма путь к власти. Цинизм обеспечивает благовидные предлоги для вынужденной капитуляции перед силой. Принятие вещей такими, какие они есть — всегда означает бегство в безопасность.

Гуманизм не обеспечивает спасения от опасностей, окружающих человечество. Следовательно, он предлагает только один выход — через подчинение ощутимой силе. Только это обеспечивает безопасность с тех пор, как была отвергнута вера в невидимую божественную власть. Альтернативой этому бегству в безопасность является прыжок в авантюру, в наркотическую активность. Этот прыжок вперед — преодоление страха агрессией.

Не следует искать истинные силы регресса в политическом курсе, где их обычно ищут привилегированные классы, в узости мышления реакционеров, которые низвели бы жизнь до устаревших форм, они — в вечном желании человека обладать привилегиями. Эта форма социальной реакционности, форма классового сознания наивна по сравнению с другими силами регресса, которые нацелены на то, чтобы отбросить высшие формы человеческого бытия назад в примитивизм, безответственность и зверство.