Александр Бабореко - Бунин. Жизнеописание
Бунины уехали в Грасс. Вскоре прибыли на Ривьеру и Рахманиновы — на неделю. Второго августа 1930 года они явились на «Бельведер». У них был киноаппарат, снимали. В Рахманинове, писала Вера Николаевна, чувствуется «порода» [866], он мил и благостен. Встречались также 3 августа в Канн на берегу моря и 5-го — за завтраком у Алданова. Рахманинов рассказывал о Толстом. Он приезжал к нему с Шаляпиным в 1900 году. Играл Бетховена. По окончании исполнения Толстой хмурился, сурово молчал — ему не понравилось; сказал: «Нехорошо то, что вы играли» [867]. Это обескуражило Рахманинова. Он, вспоминая этот свой визит к Льву Николаевичу, говорил, что музыку Толстой понимал плохо, что в «Крейцеровой сонате», например, нет того, что он в ней находит [868]. Бунин защищал Толстого, говорил, что его нельзя судить «по нашим обычным меркам, что музыку он понимал, если, умирая, мог сказать: „Единственное, чего жаль, — так это музыки!“» [869]
Вновь начались хлопоты о Нобелевской премии Бунину. Принял участие в «акции» в его пользу в 1931–1932 годах славист академик В. А. Францев, также профессор Олаф Иванович Брок. Он писал П. Б. Струве 27 января 1931 года: «Я уже лично предложил Бунина кандидатом».
Переводческая деятельность профессора Лундского университета и поэта Сигурда Васильевича Агрелла и то, что он заботился о соответствующей информации для Шведской Академии наук, во многом способствовали присуждению Нобелевской премии Бунину. Изданию переводов содействовал также профессор русского языка Лундского университета Михаил Федорович Хандомиров. Бунин сообщал профессору Агреллу, что, по его мнению, лучше взять для издания в Швеции и из каких изданий переводить; тексты некоторых рассказов стилистически правил специально для переводчика. В начале 1930-х годов в Швеции было издано собрание сочинений Бунина в шести томах.
Пришло известие о присуждение Бунину Нобелевской премии. В официальном решении Шведской Академии говорится:
«Решением Шведской Академии от 9 ноября 1933 года Нобелевская премия по литературе за этот год присуждена Ивану Бунину за правдивый артистичный талант, с которым он воссоздал в художественной прозе типичный русский характер»[870] [871].
Это было чрезвычайно важное событие в его жизни. День присуждения премии он назвал «великим» для него днем. Жизнь переменилась — он взволнован, растроган вниманием друзей, прессы. Чуть ли не все французские газеты сообщали о решении Нобелевского комитета, многие из них напечатали биографические сведения о лауреате, интервью с ним. Книги Бунина быстро раскупались и вскоре исчезли из магазинов. С премией кончились материальная неурядица и свирепое безденежье, временами ложившееся на него тяжелым бременем.
Вот как все произошло.
«Девятого ноября 1933 года, — рассказывает со слов Ивана Алексеевича Андрей Седых, — И. А. Бунин сидел на дневном сеансе в кинематографе Грасса. Шла какая-то „веселая глупость“ под названием „Бэби“, и Бунин смотрел с особенным удовольствием, — играла хорошенькая Киса Куприна, дочь Александра Ивановича. Вдруг в темноте загорелся луч ручного фонарика. Л. Ф. Зуров тронул писателя за плечо и сказал:
— Телефон из Стокгольма. Вера Николаевна очень волнуется и просит поскорее прийти домой.
Первое, что подумал Бунин: жаль, так и не узнаю, что стало с Кисой в конце фильма. Отправились домой. По дороге Бунин начал расспрашивать: что, собственно, сказали?
— Непонятное что-то. Премия Нобеля… Ваш муж…
— А дальше?
— А дальше не разобрали.
— Не может быть. Вероятно, еще какое-нибудь слово было. Например, не вышло, очень сожалею…» [872]
Вера Николаевна, пишет Кузнецова, «так дрожала, что ничего не могла понять» [873], встретила пришедших из кино Бунина, Кузнецову и Зурова «красная и до крайности взволнованная»; «потом начались почти непрестанные телефонные звонки из Стокгольма и разных газет. За огромностью расстояния никто ничего не понимал, и говорить и слушать и отвечать на интервью приходилось почти исключительно мне, так как я одна могла хоть что-нибудь улавливать из гудящей трубки. Потом принесли телеграмму от Шведской Академии. Тут уж мы все поверили. Но это было только начало… Весь вечер не умолкали звонки из Парижа, Стокгольма, Ниццы и т. д. Уже все газеты знали и спешили получить интервью». За обедом пили шампанское, Иван Алексеевич «был чрезвычайно нервен, на всех все время сердился, и все вообще бегали и кричали» [874].
Телеграмму в тайне не сохранили, всем все стало известно — и на rue de Grenelle, в советском посольстве, а оттуда — «энергичный протест», — писал Бунин Б. К. Зайцеву 6 ноября 1933 года [875]. Отношение кремлевских владык к решению Шведской Академии выразила «Литературная газета», напечатавшая статью (1934, 18 января) в недоброжелательном тоне «Бунин, Горький и Шведская Академия»; без подписи, с заметкой от редакции.
На запрос из Стокгольма о гражданстве Бунин ответил, что он «réfugié» — беженец.
Четырнадцатого ноября Бунин отправился в Париж — один: привести в порядок личные дела, встретиться с друзьями. На Лионском вокзале встретили А. Седых, Б. Зайцев и М. Алданов. Остановился Бунин в превосходном отеле «Мажестик» — отвели для него целые апартаменты, а плату взять за эту роскошь отказались, платил Бунин столько, сколько полагалось за небольшой номер. «Это нам честь», — говорил хозяин. Не брали деньги и за обеды в лучших ресторанах, стоившие до тысячи франков, «почести ему большие», он «очень устал, по ночам не спит» [876], а еще предстояли многие чествования и большой банкет, к которому должны приехать из Грасса обитатели «Бельведера».
Русский Париж ликовал при известии о премии русскому писателю, люди обнимались, поздравляли друг друга. Их как бы охватило, по выражению Б. К. Зайцева, «некое полоумие». Нищая эмиграция победила![877] Борис Константинович спешно писал статью «Бунин увенчен» — для «Возрождения», писал в типографии, в два часа ночи; напечатана была 10 ноября.
«Возрождение» чествовало Бунина. Б. К. Зайцев произнес речь о лауреате (опубликована в этой газете 28 ноября 1933 года). Торжества были и в «Последних новостях» П. Н. Милюкова, который, в числе других, поддержал кандидатуру Бунина на премию.
Многолюдное собрание происходило в театре «Champes Elysées» — в театре «Елисейских Полей». Вера Николаевна — в ложе с митрополитом Евлогием. Присутствовали: А. Куприн, Б. Зайцев, П. Милюков, В. Маклаков, М. Алданов, Н. Тэффи, А. Осоргин, В. Ходасевич, Н. Кульман, В. Коков, Поль Буайэ, И. А. Алексинский; получено было около восьмисот приветствий. Об этом вечере писали «Последние новости» (27 ноября) и «Возрождение» (28 ноября). Союз русских писателей и журналистов устроил торжественный вечер лауреату. Бунин взволнован, в редакции газеты «Россия и Славянство» на молебне плакал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
