Красный Бонапарт. Жизнь и смерть Михаила Тухачевского - Борис Вадимович Соколов

двинуться не могла в принципе. В 1937 году и Тухачевский, и Фельдман, и другие военные прекрасно понимали, что военный переворот в СССР невозможен. Для его подготовки нужна многомесячная работа по вовлечению в заговор строевых командиров хотя бы Московского гарнизона, что не укрылось бы от внимания политорганов, особых отделов и секретных осведомителей. Да и с какими лозунгами можно было бы поднять красных командиров и даже рядовых бойцов на свержение Сталина? Культ вождя развился уже очень сильно. По меньшей мере, целое десятилетие никакая публичная критика генсека не допускалась. Красноармейцы знали об ужасах коллективизации, но считали, что они уже в прошлом и что за них ответственны «лихие бояре» на местах, а не «добрый царь» – Сталин. Да и материально военным, не исключая и рядовых бойцов, жилось, как мы ранее убедились, значительно легче, чем остальному населению страны.

Немногие уцелевшие сторонники Троцкого уже после гибели своего лидера и смерти Сталина рассказывали, что преданные Льву Давидовичу военачальники, вроде командующего войсками Московского военного округа Н.И. Муралова, вскоре после смерти Ленина предлагали совершить военный переворот, арестовать Сталина, Зиновьева, Каменева и других членов Политбюро как изменников революции и провозгласить Троцкого главой партии и государства. Председатель Реввоенсовета этот замысел отверг, хотя и располагал всеми возможностями для успешного переворота. Ведь он контролировал аппарат военного ведомства и был популярен в войсках, где было немало преданных Троцкому военачальников. ОГПУ в середине 20‑х еще не имело столь развитой сети своих органов в Красной армии, как в 30‑е годы, да и сами эти органы до некоторой степени вынуждены были считаться в своей деятельности с Реввоенсоветом. Влияние Троцкого в армии в тот период вынужден был признать, как мы помним, даже Ворошилов на февральско-мартовском пленуме 1937 года. Но роль обыкновенного военного диктатора на манер южноамериканских председателя Реввоенсовета не устраивала. Он мечтал о мировой социалистической революции. В том, что ее экспорт на штыках Красной армии невозможен, Лев Давидович убедился еще во время войны с Польшей. Значит, нужно было утвердить свою власть в партии большевиков – носительнице притягательных для пролетариата и более широких народных масс во всем мире идей Маркса и Ленина. Военный переворот низводил партию на второстепенную роль придатка армии, а вместе с этим, как полагал Троцкий, уничтожил бы и шансы на торжество мирового пролетариата. Потому и вступил Лев Давидович в оказавшуюся безнадежной борьбу за привлечение на свою сторону большинства партийцев, за главенство в ВКП(б).

У Тухачевского же в 1937‑м не было ни возможности бороться, ни идеи, за которую стоило бороться. Вся его жизнь была посвящена Красной армии, в которой он, быть может, одновременно видел и сильную русскую национальную армию, и орудие борьбы за победу мировой революции, в отличие от Троцкого продолжая верить в успех экспорта коммунизма военным путем. С перемещением в захолустный Приволжский округ маршал фактически был отстранен от руководства преобразованием Красной армии в мощную военную силу, отвечающую, как ему хотелось верить, всем требованиям будущей войны. Главная идея Тухачевского уже не могла быть реализована. Оставалось только утешать себя все слабеющей надеждой: вдруг Сталин сменит гнев на милость и вернет в Москву? Но после ареста Фельдмана маршальская смекалка должна была подсказать: речь идет уже о свободе и самой жизни.

Много лет спустя, в 1962 году, в том же Куйбышеве главному маршалу артиллерии С.С. Варенцову во время военных сборов передали записку: «Пеньковский арестован как американский шпион». Тут необходимо небольшое пояснение. Полковник Главного разведывательного управления Генштаба О.В. Пеньковский, ближайший друг маршала, которому Сергей Сергеевич говорил: «Ты мне как сын», – в течение двух лет был наиболее ценным агентом разведок США и Англии. После прочтения записки маршальская смекалка не подвела: Варенцов грохнулся в обморок. Правда, за вполне реальные прегрешения (разгласил Пеньковскому сведения, к которым тот по должности доступа не имел) он отделался куда меньшим наказанием, чем ни в каком шпионаже или заговоре не виновный Тухачевский. Варенцова лишили Золотой Звезды Героя Советского Союза и разжаловали в генерал-майоры, заодно исключив из партии и уволив в отставку.

Когда-то Тухачевский освобождал Самару, будущий Куйбышев, от белых. Ирония судьбы заключалась в том, что в этом же городе, названном в честь его друга, Михаилу Николаевичу пришлось провести последние свои дни на свободе. После того как Михаил Николаевич узнал об аресте Фельдмана, у него оставались два возможных варианта действий. Первый, самый простой: пустить пулю в лоб, предпочтя достойную военачальника смерть позору суда и казни. Второй, более сложный: попытаться скрыться из Куйбышева, перейти на нелегальное положение и достичь какой-нибудь границы – маньчжурской, польской, румынской, иранской, все равно. В случае неудачи смотри вариант первый. Но Тухачевский в оставшиеся до ареста дни вообще никаких действий не предпринимал. Почему?

Из всех проходивших по делу о «военно-фашистском заговоре» нашел силы покончить с собой, выбрав честную офицерскую смерть вместо унижений инквизиционного процесса, один только Гамарник, который до революции был совсем не офицером, а недоучившимся студентом юридического факультета. Лидия Норд приводит версию, согласно которой Ян Борисович отказался визировать приказ об аресте Тухачевского, а когда спустя каких-нибудь час или два пришли за ним, то застрелился. Документы партийных архивов рисуют картину самоубийства Гамарника несколько иначе. Тухачевский был арестован 22 мая, а 25–26‑го числа путем опроса членов и кандидатов в члены ЦК было вынесено постановление об исключении его из партии. Гамарник в это время болел, находился дома и в голосовании по поводу данного и последующих постановлений участия не принимал. 28 мая сразу по приезде в Москву был арестован Якир, а на следующий день в Вязьме та же участь постигла не успевшего доехать до столицы Уборевича. В период с 30 мая по 1 июня ЦК путем опроса исключил обоих из партии и вывел их соответственно из полноправных членов и кандидатов в члены Центрального Комитета. И тогда же, 30 мая, Политбюро приняло решение: «Отстранить тт. Гамарника и Аронштама от работы в Наркомате Обороны и исключить из состава Военного Совета, как работников, находившихся в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре». На другой день по приказу Ворошилова к Гамарнику явились заместитель начальника Политуправления А.С. Булин (через год расстрелянный) и начальник Управления делами Наркомата обороны И.В. Смородинов (ему посчастливилось уцелеть), чтобы объявить Яну Борисовичу приказ об увольнении из Красной армии. Гамарник застрелился сразу после их ухода, не став дожидаться неизбежного ареста. Что помешало поступить так же Тухачевскому после известия о задержании Фельдмана?

Лидия Норд сочиняет сама или