Блуждающая реальность - Филип Киндред Дик
Тагор учит, что, когда сгорит экосфера, сгорит сам Бог, ибо Христос вошел в экосферу и невидимо присоединился к ней через пресуществление – таково было великое видение Лошадника в моем романе «ВАЛИС». Таким образом, теперь Христос и экосфера – либо одно и то же, либо стремительно сливаются в одно, примерно как описывает Тейяр де Шарден в «Феномене человека». Однако экосфера не развивается в Космического Христа: Христос проникает в нее – именно так, как видел Лошадник и что его так поразило. Итак, Христос говорит к нам ныне: не только ради спасения человечества или отдельных людей, «избранных», но ради экосферы в целом, чтобы отвратить грозящую ей опасность. Это системная концепция, для которой в апостольские времена не существовало терминологии: она связана с неделимостью всей жизни на нашей планете, как если бы наша планета сама была живой. А Христос – и сома (тело), и психэ (душа) этой коллективной жизни. Отсюда последнее утверждение Тагора, выраженное в его добровольных страстях и смерти: кто наносит раны экосфере, тот в буквальном смысле наносит раны Богу. Именно это макрораспятие совершается сейчас в нашем мире, но мы его не видим: и Тагор, новое воплощение Логоса в человеческой форме, говорит нам об этом и призывает остановиться. Если мы будем продолжать, то утратим Присутствие Божье, а в конечном счете и собственную физическую жизнь. Особенной опасности подвергаются сейчас океаны: Тагор говорит, что угроза им самая непосредственная. Каждая канистра радиоактивных отходов, сброшенная в океан, – это новый стигмат на страшно искалеченных, покрытых шрамами и ожогами ногах Тагора. Лошадник был в ужасе от вида этих ран, от увечий и страданий нашего Спасителя. Он не видел лица Тагора – лишь его трагически изуродованное тело; но в то же время (так он рассказывает) от Тагора исходила некая неописуемая сладость, «подобная музыке, и аромату, и цветам», – так он выразился в разговоре со мной. Обожженный, израненный, умирающий, Тагор тем не менее полон любящей красоты – красоты абсолютной, а не относительной. Это зрелище Лошадник никогда не забудет. Хотел бы я увидеть то же, что и он, но у меня нашлись более важные дела: посмотреть телевизор, поиграть в компьютерные игры. Словом, те мелочи, на которые мы тратим жизнь, пока экосфера, измученная, страдающая, в смертельной опасности, взывает к нам о помощи.
VI. «Экзегеза». Избранное
Все выдержки публикуются здесь впервые. Две из них Дик снабдил заглавиями – редкость для «Экзегезы» в целом.
«Новая модель реальности, уточняющая исторические модели, в особенности предложенные гностицизмом и христианством. Очерк в абстрактной форме», по утверждению самого Дика, написан вместе с его другом, писателем-фантастом К. У. Джетером в 1977 году. По воспоминаниям Джетера, идеи действительно выкристаллизовывались в ходе бесед между ними, однако писал Дик самостоятельно.
Последняя приведенная здесь выдержка – «Сверхскрытая (Непостижимая) Доктрина: тайный смысл великой системы мировой теософии, открываемый впервые» – на сегодняшний день самый крупный опубликованный отрывок из «Экзегезы». Он нетипичен для текстов «Экзегезы» тем, что отпечатан на машинке и по структуре напоминает законченную статью. Возможно, в нем Дик стремился подытожить свои открытия, так же как в «Космогонии и космологии», опубликованной в предыдущем разделе. Всерьез ли Дик дал своему труду такое заглавие? По всей вероятности, да. И в то же время издевался над собственными попытками постичь истину? И это наверняка.
«Экзегеза» создавалась как свободный бег мысли – каким только и может быть еженощный дневник, посвященный выражению самых глубоких (и постоянно меняющихся) мыслей о величайших и труднейших вопросах бытия. Его разумно публиковать в выдержках, поскольку в полном тексте «Экзегезы» много повторов, много навязчивого беспокойства о прошедших кризисных периодах в жизни, много тщетных попыток что-то нащупать, а иногда встречаются приступы ворчания и хандры. Но в лучших своих фрагментах полеты «Экзегезы» сквозь невозможные и все же возможные миры заслуживают внимания.
Из «Экзегезы»
(ок. 1975)
Архитектор этого мира, желая помочь нам, явился сюда в одеянии раба, дабы взять на себя наше бремя. Много раз мы видели его, но никто его не узнал: быть может, он безобразен на вид, но сердце у него доброе. Быть может, иногда, являясь к нам, он забывает о своем происхождении, о своей божественной силе: он несет за нас бремена наши, не ведая о своей истинной природе и о том, что мог бы для нас сделать, если бы вспомнил. Прежде всего и мы, если бы поняли, что это жалкое, изуродованное создание – наш творец, были бы разочарованы. Пожалуй, презрели бы его и отвергли – так что свою сущность он прячет от нас из деликатности.
Теперь понятно: то, что мы пинком отбрасываем с дороги, что чувствует на себе тяжесть наших сапог, вполне может оказаться нашим Богом. Он не спорит, не противится, лишь в глазах его видна боль – старая-престарая боль, так хорошо ему знакомая. Замечу, однако, что хоть мы и отбрасываем его с пути пинками, однако позволяем ему нести наше бремя: это мы принимаем. Принимаем его деяния, его дары, его помощь – и пинаем его самого. Он мог бы нам открыться, но это развеяло бы нашу иллюзию о прекрасном боге. Он не выглядит злым, как Сатана: он просто невзрачен. Недостоин. И хоть и являет собой великую творящую силу и суд, не так уж сообразителен. Не сказать, что он умный бог. Иной раз он так туп, что даже не понимает, что над ним издеваются: до него не доходят насмешки – только физическая боль.
Безобразный, презренный, мучимый, отвергнутый, в конце концов преданный смерти, он вернулся сияющим и преображенным: наш Спаситель Иисус Христос (а до него Эхнатон, Зороастр и т. д.; Гефест или Вулкан). Когда Он вернулся, мы увидели Его таким, каков он есть, не поверхностную кажимость. Его сияние, Его суть, подобную свету. Бог Света здесь носит скромное и простое одеяние (напоминает метаморфозу какого-нибудь невзрачного насекомого).
НФ-роман: Гефест как ВАЛИС (Огромная
