Владимир Архангельский - Ногин

— Я не привык думать о Макаре плохо, — Ильич отвернулся к окну и нервно забарабанил карандашом по столу. — Разбирайтесь, Виктор Павлович. Только мыслить сейчас надо быстро. И правильно. Это ведь тоже очень важное искусство большевика, вождя. Вот так! Докладывайте о Москве, товарищ Ногин.

Виктор Павлович развернул картину боев. Анатолий Васильевич выбежал с криком:

— Я не могу этого выдержать! А вы спокойно слушаете, как гибнут люди и разрушается Кремль!

На другой день появилось в газетах его заявление об отставке:

«…Товарищи! Стряслась в Москве страшная, непоправимая беда. Гражданская война привела к бомбардировке многих частей города. Возникли пожары. Имели место разрушения. Непередаваемо страшно быть комиссаром просвещения в дни свирепой, беспощадной, уничтожающей войны и стихийного разрушения, В эти тяжелые дни только надежда на победу социализма, источника новой, высшей культуры, которая за все вознаградит нас, даст утешение. Но на мне лежит ответственность за охрану художественного имущества народа. Нельзя оставаться на посту, когда ты бессилен. Поэтому я подал в отставку…»

Но вскоре подъехали товарищи из Москвы, и Луначарский узнал от них, что разрушений в Кремле немного. Поврежден Малый Николаевский дворец. Но его ценность вовсе не велика, и служил он в последнее время казармой для юнкеров. В Успенском соборе пробита брешь в одном из куполов и немного задета мозаика. В Благовещенском соборе повреждены фрески на портале. Да в колокольне Ивана Великого отбит снарядом угол. Собор Василия Блаженного не поврежден. И хоть митрополит Тихон готовит отлучение Советов от церкви якобы за разгром святынь Кремля, все это чушь. И все художественные ценности, находящиеся в подвалах, в полной сохранности.

Эти сообщения отрезвили наркома просвещения. А затем у него состоялся краткий, но весьма обстоятельный разговор с Владимиром Ильичем. И заявление об отставке, написанное в состоянии аффекта, было взято обратно.

Председатель ВЦИК Лев Каменев три дня вел бесплодные переговоры с Викжелем, который созвал конференцию для формирования нового правительства из всех «социалистических» партий.

Разумной мерой уступок дело можно было решить без промедления: твердо согласиться на включение левых эсеров в СНК и предложить свободный портфель наркома по делам железнодорожным наиболее приемлемому представителю Викжеля.

Но Каменев колебался и лавировал. И не пожелал дать отпор тем викжелевцам, которые предлагали исключить из правительства Владимира Ильича Ленина.

На заседании ЦК 1 ноября Владимир Ильич предложил тот же час прекратить пагубную политику Каменева. Но тот снова возобновил переговоры с Викжелем. И на заседании ЦК 2 ноября стало ясно, что против линии Ленина выступает не один председатель ВЦИК, а целая оппозиционная группа.

Владимир Ильич внес предложение осудить оппозицию внутри ЦК и призвать скептиков и колеблющихся «бросить все свои колебания и поддержать всей душой и беззаветной энергией» деятельность Советского правительства.

В резолюции Ленина содержалось заверение, что ПК и сейчас готов вернуть в правительство левых эсеров, которые временно отказались войти в него 26 октября. И указывалось, что «земельный закон нашего правительства, целиком списанный с эсеровского наказа, доказал на деле полную и искреннейшую готовность большевиков осуществлять коалицию с огромным большинством населения России».

Каменев и Зиновьев проголосовали против этой резолюции Ленина. К ним присоединились Рыков, Милютин и Ногин. Но большинство было на стороне Ленина.

Вскоре — в тот же день — собралась большевистская фракция ВЦИК. Там Каменев получил одобрение почти по всем пунктам, кроме исключения Владимира Ильича из Совета Народных Комиссаров. И фракция, поддержанная четверкой цекистов, вышла на заседание ВЦИК 3 ноября со своим широким планом формирования правительства вопреки решению ЦК.

Это было грубым нарушением партийной дисциплины. Примириться с ним Ленин не мог. Но левые эсеры поддержали резолюцию, требуя для себя портфель министра земледелия, и Владимир Ильич решил ждать, как развернутся дальнейшие события на заседании ВЦИК.

Ждать пришлось недолго. Позиции всех партий, групп и организаций обнажились немедленно, как только началось обсуждение декрета Совнаркома о закрытии буржуазных газет.

Выступил Владимир Ильич, и, по свидетельству Джона Рида, каждая его фраза падала, как молот:

— Гражданская война еще не закончена, перед нами все еще стоят враги, следовательно, отменить репрессивные меры по отношению к печати невозможно.

Мы, большевики, всегда говорили, что, добившись власти, мы закроем буржуазную печать. Терпеть буржуазные газеты — значит перестать быть социалистом. Когда делаешь революцию, стоять на месте нельзя; приходится либо идти вперед, либо назад. Тот, кто говорит теперь о «свободе печати», пятится назад и задерживает наше стремительное продвижение к социализму.

Мы сбросили иго капитализма, как первая революция сбросила иго царского самодержавия. Если первая революция имела право воспретить монархические газеты, то и мы имеем право закрывать буржуазные газеты. Нельзя отделять вопрос о свободе печати от других вопросов классовой борьбы. Мы обещали закрыть эти газеты и должны закрыть их. Огромное большинство народа идет за нами!

Резолюция Ленина была принята: Виктор Павлович голосовал за нее. Но левые эсеры заявили, что не принимают на себя ответственность за то, что происходит в этом зале Смольного. И ушли из ВЦИК и со всех прочих ответственных постов.

Единственная надежда даже на блок с левыми эсерами была утрачена.

К этому времени Виктор Павлович узнал, что Владимир Ильич подготовил «Ультиматум большинства ЦК РСДРП (б) меньшинству»; что он вызывал к себе представителей большинства и добился: девять членов ЦК поставили под документом свои подписи.

Ленин требовал от меньшинства категорического ответа в письменной форме: подчиняется ли оно партийной дисциплине?

На заседании ВЦИК в ночь на 4 ноября от имени Ногина, Рыкова, Милютина, Теодоровича и Шляпникова было оглашено заявление о выходе их из Совета Народных Комиссаров.

«Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий. Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-ноябрьские дни.

Мы полагаем, что вне этого есть только один путь: сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет Народных Комиссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Мы видим, что это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, к установлению безответственного режима и к разгрому революции и страны. Нести ответственность за эту политику мы не можем и поэтому слагаем с себя пред ЦИК звание Народных Комиссаров».