Людмила Кунецкая - Коммунисты

Противники не оставались в долгу. О советских делегатах сочинялись различные пасквили, черносотенные листки открыто призывали к расправе над ними, местные власти создавали нетерпимую атмосферу вокруг них.

18 декабря Керзон внес еще один проект о проливах, который якобы учитывал пожелания Турции. О советском проекте он, конечно, не сказал ни слова. Чичерин с большим вниманием выслушал английского делегата и, в свою очередь, выступил с заявлением. Он отметил, что исправленный проект проникнут антисоветскими устремлениями, угрожает России, ведет к морским вооружениям, препятствует миру.

Керзон разочарован, он сделал вид, будто рад пойти навстречу русским, но для этого нет возможности.

На следующий день англичане от имени союзных держав отвергли советские предложения, несмотря на то, что накануне Керзон утверждал, что для их изучения потребуется полгода.

— Первый британский делегат, — комментировал Георгий Васильевич английский маневр, — хочет представить Россию и ее союзников как изолированных. Но мы имеем мощного союзника — это плательщик налогов во всех странах. Это наш союзник завтрашнего дня, он поймет, что система, которую хотят применить завтра, для увеличения сфер морских действий, система увеличения морских сил, система создания угроз против России приведет к увеличению расходов и крупным лишениям для масс.

Советская делегация, не имея возможности оказывать какое-либо влияние на переговоры, небезучастно ожидала развития событий и энергично разоблачала махинации западных держав. 10 января 1923 года секретариат конференции вынужден был признать, что действительно западные делегации ведут закулисные переговоры.

В бесконечных стычках прошел январь, а 1 февраля Чичерин выступил с советской декларацией. В ней отмечалось, что после шести недель, проведенных в вынужденном бездействии, был выработан «Проект конвенции по вопросу о режиме проливов». В этом проекте много изменений, которые явились результатом «подпольных переговоров».

— Мы имеем дело с проектом конвенции о проливах, выработанным без участия России, Украины и Грузии, — отметил нарком.

В зале замешательство, Керзон спешит на выручку.

— Вы сами виноваты… С русской стороны произнесено много речей, значит, она могла сделать все для нее нужное.

Керзон лицемерил, не заботясь ни о личном престиже, ни о достоинстве своей страны. Он добивался поставленной английскими империалистами цели.

Ему ответил нарком. На этот раз его выступление продолжалось дольше обычного, но никто не перебивал его. Западные дипломаты разыгрывали деланное равнодушие, их лица выражали скуку: зачем ломать копья, когда все предрешено?

Не для сидящих в зале говорил русский представитель. Его выступление было рассчитано на народы, их беспристрастное суждение важнее оценок дипломированных чиновников.

— Что касается до существа вопроса, — говорил Чичерин, — то слишком поздно продолжать обсуждение его. Но я хочу сделать одно замечание. Слова председателя о том, что решение о морских силах зависит от России, означают, что Россия должна вооружаться. Вот совет, который нам дан. Если конвенция будет подписана без России, Украины и Грузии, они останутся совершенно свободными и сохранят за собой полную свободу действий, а вопрос о проливах и впредь останется открытым.

Делегации России, Украины и Грузии не согласились с проектом приглашающих держав. Они предупредили, что будут неизменно продолжать свое противодействие всякой политике порабощения и насилия, выражением которой явился этот проект. Это было последнее заседание. Конференция прервала свою работу, и через несколько дней советская делегация покинула Лозанну.

Борьба советской делегации внешне казалась безрезультатной. Многие задавались вопросом: неужели Чичерин, этот крупнейший дипломат, надеялся выиграть сражение, будучи в одиночестве? Нет, Чичерин не был столь наивен, он прекрасно понимал, что в Лозанне нельзя одержать победы с точки зрения рутинной дипломатии. Лозанна была трибуной, с которой Советская Россия обращалась непосредственно к народам капиталистических стран, вызывала у них чувства неприязни к политике своих правительств. Лозанна дала тот полезный опыт, который подсказал позже решение о пользе вступления Советского Союза в Лигу наций. Но не только в этом было значение Лозанны. Турции не удалось бы многого достигнуть, если бы она не испытывала моральной поддержки Советской России. Турецкая армия разгромила своих врагов на полях битв, с помощью России она добилась больших уступок у великих держав. Почему в моменты величайшего напряжения отношений между Турцией и Западом, в особенности в момент перерыва Лозаннской конференции, не была возобновлена война и громадные силы Англии не были брошены на маленькую Турцию? Из-за Советской России, говорил Чичерин.

Опять Берлин, опять беседы с самыми различными представителями. Чичерин не жалеет времени, он хочет уяснить себе здешнюю обстановку. Немцы озабочены событиями в Руре. Лозаннская конференция и тем более заботы о проливах их не трогали, хватало собственных.

С момента возвращения из Лозанны и позже Чичерину не раз пришлось выступать против неправильных оценок германо-французских противоречий и их влияния на отношение этих двух стран к Советскому Союзу. Конечно, бурные события в Руре вызвали опасения, что в Европе назревает кризис. Но это отнюдь не должно было, как считали некоторые, привести к военному конфликту. Он был не согласен с таким выводом и тем более выводом, что нужно ввиду этого пересмотреть всю советскую внешнюю политику. Нарком настойчиво убеждал, что даже если принимать во внимание Рур, на первом месте стоят англо-французские, а не франко-германские противоречия. В этом его убеждала Лозаннская конференция, это подтверждали беседы в Берлине, многочисленные наблюдения, весь анализ сложившейся европейской обстановки. В ответ ему приводили исторические параллели, вспоминали 1871 и 1914 годы и утверждали, что Германия всегда имела столкновения с Францией и нынешняя ситуация повторяет прежние. Такие рассуждения выглядели академически убедительно, но противоречили конкретной ситуации момента. Чичерин видел это и горячо отстаивал свою точку зрения.

— Для марксиста это весьма странная ссылка, это скорее напоминает Экклезиаста: нет ничего нового под солнцем. Думаю, что марксизм и Экклезиаст несовместимы. Что бы ни было в прошлом и что бы ни могло произойти в будущем, Германия сейчас не может вести войну с Францией, — утверждал он.

Одновременно нарком выступил против неоправданных опасений, возникших у некоторых его коллег под впечатлением воинственного поведения Керзона. Несмотря на всю непримиримость Запада и особенно Англии, Чичерин не верил в новую интервенцию. Свои выводы он обосновывал точным анализом противоречий империализма и убедительно доказывал, что единой коалиции, которая была бы необходима для интервенции против Советского Союза, уже не было, капиталистический мир раздирался противоречиями между странами-победительницами и странами-побежденными, между отдельными странами в каждой из этих группировок. Да и внутри каждой группировки была борьба, а внутри каждой страны действовали внутренние противоречия, сложные, жестокие, неразрешимые. Шумным угрозам не следует придавать значения. «Кое-кто склонен рисовать такую схему, — пишет Чичерин 13 мая 1923 года Крестинскому. — Запад надеялся на нэп, надеялся на наше обуржуазивание, теперь он в этом разочаровался, неожиданно мы укрепились, и он хочет этому помешать… С рабочим классом повсюду расправились, и поэтому остается последнее — устроить еще раз, но в более грандиозных размерах, интервенцию у нас. По совершенно понятным соображениям я отношусь к такой схеме, в особенности в ее последней части, с большим скептицизмом».