Рудольф Баландин - Вернадский

Слова Иисуса Христа: «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17: 21). Тут есть над чем задуматься.

Каждая личность — это вселенная для самой себя. В Биосфере она — эфемерная клетка глобального организма, причастная к его величию и бессмертию. В государстве личность — подобие детали механизма; в Техносфере — ничтожный винтик, выбрасываемый на свалку.

Завет Природы: делай лучше самого себя и мир вокруг. Только так проявляются развитие, Жизнь и Разум.

Первичны не материя или сознание, а Природа. Она есть всё сущее, включая наши фантазии.

Возможно, следовало бы основать религию реализма, признающую долю истины за всеми религиями (включая сектантство). Реальный Бог — сотворившая нас Биосфера Земли, пронизанная лучистой энергией Солнца. Эта Божественная Среда — воплощение истины Мироздания. Нам следует осмысливать её и чтить как Богоматерию.

Не приходится уповать на стихийное, как бы явленное свыше пришествие эры ноосферы. Человечеству суждена такая судьба, какую оно заслуживает. Таково проявление свободы действий, веры и познания.

Приложение

По поводу критических замечаний акад. А. М. Деборина

[…]Ясно, что я не могу серьезно вдаваться в разбор трафаретно-мистического мировоззрения, приписанного мне акад. Дебориным, очевидно, вполне наивно не сознающим, насколько архаичным оно должно представляться ученому, почти 50 лет непрерывно работающему над основными вопросами точного знания. Когда встречаешься с таким удивительным непониманием своего философского мировоззрения — а я его имею, — лучше всего изложить его самому.

…Убеждать никого я не хочу. Да и как убеждать философов, строящих, в сущности, свое мировоззрение на вере? Как могу я с ними спорить, когда основное их положение — равноценность по достоверности философского и научного знания в научных проблемах или даже примат философского — мною сознательно отвергается? Когда в этих проблемах для меня несомненен примат научного знания, научных методов перед философскими знаниями и методами?

… Для меня в вопросах, охваченных научным знанием, не может быть и речи о равном с ним значении религиозного и философского знания. Этим убеждением проникнута не только моя статья, но вся моя жизненная работа. Правда, я ставлю «в один ряд» религиозное и философское знание, как это ясно из моей цитаты, но оба и философское и религиозное знание отличаю от научного — иногда чрезвычайно резко […]

Я должен протестовать против тона, каким в данном случае философ, приписав мне, не понявши моей статьи, чуждые мне мнения, позволяет себе меня же обучать научной работе. Он говорит: «Очевидно, что автор не уяснил себе значения и роли научных теорий и гипотез, а равно их связи с эмпирическими обобщениями». К несчастью, таким поучениям приходится подвергаться на каждом шагу в еще более грубой форме […]

Ясно, как должен относиться при таких обстоятельствах ученый к поучениям философа, его учащему методу работы, но не умеющего оценивать точность своих выводов и не желающего понять общеобязательность правильно сделанных научных выводов и неизбежную индивидуальность и сомнительность в сфере реальности природных явлений философских построений.

Научная истина устанавливается не логическим доказательством, не рационалистически, а опытом и наблюдением в природе, в реальности…

В стране, где научная мысль и научная работа должны играть основную роль, ибо с их ростом и развитием должны были бы быть связаны основные интересы жизни — ученые должны быть избавлены от опеки представителей философии.

Этого требует польза дела, государственное благо […]

Акад. Деборин должен понять тот простой факт, что множество ученых не интересуются философскими проблемами, обходятся в своей работе — прекрасно и с огромным успехом — без их изучения. И в то же время нередко работы этих ученых возбуждают философские проблемы и могут быть интересны для философов. Из их статей философ в действительности не может вывести, очевидно, никакого представления о их философском мировоззрении — даже если он будет пользоваться для этого своеобразным критическим аппаратом акад. Деборина — просто потому, что у них его нет […]

…Только в 1916 году и позже передо мною стала необходимость ясно установить мое философское миросозерцание. Ибо в это время я подошел к научным проблемам, имеющим по существу, помимо большого научного значения, не меньшую философскую значимость, — к биогеохимическим процессам, к положению жизни на нашей планете, к ее влиянию на геологические, главным образом, геохимические процессы, к механизму биосферы.

В это время передо мной встала проблема: как научно охватить явления биогеохимии так, чтобы можно было свободно научно работать и не сойти в натурфилософскую область мысли. Последний путь был легче, но я знал и из истории науки, а затем из изучения натурфилософов убедился сам, что он — безнадежен. Ибо соображения философов в области реальной действительности всегда — в положительной своей части — состоят из шлака и металла, в которых шлак преобладает, а металл скрыт и становится виден только при проникновении к тем же проблемам научного анализа. Когда в связи с биогеохимическими проблемами я подошел ближе к биологической литературе, меня поразило то значение, какое в этой области играла в XIX веке и играет сейчас философская мысль, оказывавшая не раз вредное влияние на научную работу. Долго к этому я не мог привыкнуть. Но я понял, что здесь нельзя оставаться без четкого выяснения своего философского отношения к предмету исследования.

Мое философское мировоззрение сложилось окончательно именно в эти годы под этими влияниями. Оно может быть охарактеризовано как философский скепсис, к которому я склонялся давно, но его не принимал.

То, что я должен был в это время установить свое философское миропонимание, тесно связано с той своеобразной научной областью явлений, какая представляет собой биосфера, область жизни на Земле, которая является сейчас объектом моего исследования, главным образом с точки зрения физико-химической. В биосфере ярко выявляются особенности жизни, ее резкое отличие от косной материи, и в то же время только с биосферой связан человек и только одну ее он может непосредственно ощущать. Все остальные части Вселенной человек познает только косвенным путем.

Человек стал передо мной (раньше занимавшимся минералогическими, геологическими и химическими науками) впервые как новый, неизвестный мне объект исследования, как биогеохимическая сила. Раньше я сталкивался с ним с совершенно другой точки зрения при изучении — по первоисточникам — истории научной мысли.