Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

Ночью Павел проснулся. Духота в бараке стояла больше обычного. От кислого неприятного запаха и жары голова была налита свинцом. Он окинул глазами барак и… о, Боже! В нем почти никто не спал. Несмотря на то, что горел свет, "семейные пары" проводили ночь, кто как считал удобным. А ведь это были отцы, оторванные от семей, и матери — от своих детей. Владыкин, с ужасом, посмотрел на это зрелище и произнес про себя: "Кто виноват в этом, и знает ли виновник, что он некогда будет привлечен к ответу?" Затем, Павел решительно поднявшись на колени, покрылся одеялом, закрыл пальцами уши и, припавши к подушке ниц, с воплем воззвал к Богу:

— Боже мой! Умилосердись надо мной. Ты опускался в ров львиный к Даниилу. Ты ходил среди юношей в раскаленной печи. Ты Лота вывел из Содома, в котором он поселился добровольно, меня же в этот Содом бросили насильно. Ты знаешь, что я такого ужаса не мог себе и предположить, я ведь еще юноша, мне только исполняется 22 года. Спустись ко мне, в мой страшный Содом и выведи, как вывел Лота. Защити и сохрани меня, чтобы из всего виденного мной здесь, ничто не отложилось в сердце к погибели моей души. Сохрани меня от похоти плоти и похоти очей, чтобы, если, когда-нибудь благоугодно воле Твоей вывести меня отсюда, я вышел не опаленным этим чуждым, губительным огнем похотей. Спаси меня! Ведь Ты видишь, что дьявол поверг меня сюда, чтобы погубить тело и душу… — так усердно Павел молился долго, пока молитвенный поток овладел им совершенно, и чувство брезгливости, страха и обреченности не сменилось неописуемым блаженством.

Когда он перестал молиться, и открыл глаза, то зрелище было подобно тому, какое он видел в Библии на картинке, после потопа. Печь затухла. Было сравнительно прохладно, и разметанные тела спящих кое-как были прикрыты. В бараке стояла тишина. Все спали, как после безумной попойки.

Павел вышел во двор и закрыл за собой дверь. На безлунном небе ярко мерцали звезды. Как-то по особенному, вокруг царила тишина, как ему казалось, после страшной битвы; лишь, где-то за поселком, мерно тарахтел движок электростанции. Войдя в барак, Павел лег на свое место и почувствовал, что душа его испытывает блаженство, покой и глубокую, тихую радость. И это не покой падших, побежденных стихией, какими казались ему обитатели барака, а покой победителя. До самой глубокой ночи он тоже не спал, как и его несчастные товарищи, но не предавался греху, как они, а стоя на коленях, в отчаянной битве, один, но укрепляем Господом, побеждал грех.

Павел Владыкин только теперь ясно понял, зачем Господь допустил его в этот Содом. Он понял, что здесь ему должно положить основание победы над грехом на все дни, чтобы уже в остальное время пользоваться плодами этой победы, а она ему, при его расцветающей молодости, была очень нужна. Это был генеральный бой с грехом, где Павел, при содействии Духа Божья, одержал победу.

Сладостный покой разлился по всему его существу, с этим блаженным миром он забылся и уснул.

Очень скоро тумбочки у "работяг" от масла и сахара опустели, опустел и барак, а арестантской пайки не хватало, чтобы жить, хотя бы впроголодь.

Все "семейные" разошлись по своим баракам, и жизнь стала протекать своим чередом, каждому было до себя. Однако, Владыкин, насмотревшись на все прошедшее, страшился даже подумать: неужели через месяц все повторится? Но, по милости Божьей, повториться этому не было суждено. С первыми весенними капелями, он получил (от Бога во сне) откровение об избавлении его из этого места и потому молился, чтобы ему был показан выход.

Один из конторских заключенных, уезжая в управление, предложил ему написать заявление, в прежний свой топографический отдел, и обещал его передать по назначению. Это оказалось не безрезультатным. В марте 1936 года на Владыкина пришел из управления соответствующий запрос, и Кутасевич, не имея к нему каких-либо личных претензий, отпустил его совсем. К тому времени, бабушка Катерина с Лушей послали своему дорогому узнику большую посылку. Ее, в день отъезда, так нераспечатанной и вручили Павлу, прямо в санях. Поэтому, под теплыми ласковыми лучами, на пахучем сене, да еще с посылкой в руках, он выезжал в Облучье с сердцем, переполненным ликованием.

Глава 7

Не тщетно!

Сережа встретил его, как самого дорогого человека, даже признался, что в жизни ни к кому не был так привязан, как к Павлу. Это он, получив весточку от Владыкина, употребил все свои связи и старания, и отхлопотал ему выезд из этого ада. До письма, никто из круга его знакомых, даже не знали, куда он исчез, в том числе и Ермак.

Вечером, торжество дополнилось тем, что встретили Магду, который тоже переехал в Облучье и с великим усердием разыскивал Владыкина, но найти его не мог. Вечер был посвящен дню рождения Павла, которому исполнилось 22 года. Много нового сообщили ему; что Магда работает на одной из фаланг бухгалтером и непременно ожидает его к себе в гости; Ермак усердно разыскивал его и выражал при этом самые лучшие признания, какие он вообще не был способен высказать ни о ком; что Зинаида Каплина заболела вдруг скоротечной чахоткой, высохла, как щепка, и никому ненужной умирает, одиноко, в особняке, здесь же в Облучье. И, наконец, из опасения, чтобы третий отдел его опять не снял с работы, решили Павла устроить статистиком управления, а не в топографический отдел. Все это было очень и очень дорого для него, он сидел со своими друзьями, наслаждаясь Катерининой посылкой, и ему не верилось, что происходит это наяву, а не во сне. Его же интересовало больше всего известие о судьбе деда Архипа с Марьей, но никто ему о них сообщить ничего не мог. Ермак работал где-то в другом месте и очень редко бывал в Облучье, а Павел и сам еще не знал, какие могут быть возможности, попасть в Лагар-Аул.

Чудесами Божьими, Евангелие, подаренное Архипом, осталось при Павле целым и он хранил его, как зеницу ока, лишь изредка, украдкой, читая драгоценные страницы.

На новой работе он очень скоро освоился, понравился новому начальству, имея о себе, и до этого, хорошую характеристику. Посредством селекторной связи со всеми фалангами управления, постепенно стал заочно знакомиться с людьми по всей территории, которая была протяженностью, более ста километров. Здесь он узнал точное местонахождение Каплиной, загоревшись при этом большим желанием посетить ее теперь, когда она стала совершенно никому не нужной. Это желание Павел излил пред Господом в молитве, и в самый ближайший воскресный день направился к ней на фалангу.

Фаланга оказалась совсем недалеко, против управления, через мост, на той стороне речки. Проходя мост, Павел еще раз помолился о предстоящей встрече и, расспросив о ее доме, подошел к нему. С улицы дом выглядел необитаемым. За полуоткрытыми ставнями виднелись окна, до самого верха, тщательно завешанные занавесями. Узкая полоска оттаявшей земли, среди осевших, почерневших сугробов, говорила о том, что проходящих по ней очень немного, но следят за ней аккуратно. Поднявшись на выскобленное крыльцо, Павел деликатно постучал.