Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

Добавим к этому, что именно осенью 1921 года, когда деятельность зарубежных антисоветских организаций резко активизировалась, по рекомендации Владимира Джунковского, продолжавшего консультировать Феликса Дзержинского, ВЧК создала фальшивую организацию антибольшевистского подполья «Монархическое объединение Центральной России» (МОЦР), чтобы с её помощью иметь постоянный контакт с врагами советской власти. Иными словами, началась чекистская операция «Трест», главным куратором которой был Джунковский. И в Прибалтику, где находилось тогда много представительств белого движения, зачастили с визитами чекисты, выдававшие себя за «подпольщиков».

Аркадий Ваксберг:

«У „дипломата“ Элъберта была ещё одна особенность: он беспрестанно „челночил“ из Риги в Москву и обратно, служа мостиком связи между Лилей и Маяковским и, следовательно, таким образом, всё больше сближаясь с поэтом…»

Получалось, что, когда Лев Эльберт уезжал в Москву, Лили оставалась в Риге одна, и какую-то часть чекистской работы ей приходилось выполнять без присмотра своего более опытного коллеги. Возможно, именно так ВЧК готовила её к самостоятельной работе в будущем.

Кроме «челнока» Эльберта у Лили Юрьевны была ещё одна возможность для переписки, о которой упомянул Янгфельдт:

«В чём бы ни заключалась функция Лили при миссии (если таковая была), положение давало ей явные льготы, в частности, возможность пользоваться курьерской почтой. Это было важно не только потому, что обычная почта работала плохо, но и потому, что цензура – как в Латвии, так и в России – перлюстрировала все письма».

Иными словами, письма, посланные обычным путём, вскрывались и прочитывались. Но точно такой же цензуре подвергались и послания, отправленные с дипкурьером. Не случайно Маяковский жаловался Лили Юрьевне:

«Курьерам письма приходится сдавать распечатанными, поэтому ужасно неприятно, чтоб посторонние читали что-нибудь нежное».

Пришлось Маяковскому и Лили Брик основательно менять содержание своих писем. И очень скоро их послания превратились в формальный обмен любезностями, в набор дежурных фраз, который шлют друг другу ревнивые супруги (постоянные объяснения в любви, клятвы верности, а также непременные просьбы не заводить никаких интрижек на стороне). В их письмах правдивой информации нет. Они больше походят на шифровки, которые так и тянет расшифровать, скажем, прикладывая друг к другу вторые или третьи буквы слов.

Как бы там ни было, но письма с курьером, с оказией и по почте летели в Москву одно за другим. Вот отрывок из письма Лили Брик:

«Познакомилась с еврейскими футуристами – славные малые. Бываю у них в еврейском Arbeitheim’е. Один из них – Лившиц – переводит "Человека "на еврейский язык и пишет „о Маяковском“ большую статью. Заставили меня читать им "Флейту "и сошли с ума от восторга; на днях буду читать "облачко "и т. д.».

Узнав, что бюро печати при советской торговой миссии выпускает газету «Новый путь», Лили немедленно оповестила об этом Осипа Максимовича и Владимира Владимировича:

«Присылайте статьи в „Новый путь“ – обязательно! Они платят продовольствием!»

На этот не совсем обычный вид гонорара она обратила внимание не случайно – ведь в Поволжье продолжал бушевать голод, а жизнь в Москве тоже была не сладкой.

Осень 1921-го

Приехав в Латвию, Лили Брик практически сразу же (15 октября), написала Маяковскому:

«… очевидно, из моего дальнейшего продвижения ничего не выйдет, и я недели через две буду в Москве».

Через несколько дней в Москву полетело новое послание: «Волосик, милый, попробуй взять для меня командировку в Лондон у Анатолия Васильевича. Здесь они не имеют права давать: оно должно идти из Москвы. Вообще я, оказывается, всё сделала не так как нужно».

Маяковский тут же отправился к Луначарскому. Но нарком уезжал в Петроград, и поэт обратился в РАБИС (профсоюз работников искусств), и оттуда (через наркомат внешней торговли) направили телеграмму Леониду Красину, главе советской торговой миссии в Англии:

«Телеграфируйте согласие перевод сотрудницы отделения Риге художницы Брик Лондон».

Проделав всё это, Маяковский сообщил Лили:

«Если Красин согласен, а он тебе обещал, тебя переведут». Началось ожидание.

Тем временем в издательстве «Петрополис» вышла пятая книга стихов Анны Ахматовой «Anno Domini МСМХХІ», что в переводе с латинского означает «Лето господне 1921». В книге было стихотворение, начинавшееся словами:

«Всё расхищено, предано, продано,Чёрной смерти мелькнуло крыло,Всё голодной тоскою изглодано…»

Россию в тот момент покидал Алексей Максимович Горький. Валентина Ходасевич писала, что ещё весной…

«… шли разговоры о выезде Алексея Максимовича за границу – лечиться. Уже и Владимир Ильич Ленин уговаривал его. Поначалу Алексей Максимович сопротивлялся. Здоровье его ухудшалось, и понятно было, что ему необходимо, чтобы поправиться, уехать…

Вот и последний вечер – 15 октября 1921 года. Наутро отъезд. Алексей Максимович едет через Финляндию в Берлин… Из коридора появился с портфелем под мышкой, очень делово, насупившись, бледный, очень худой, в чёрном пальто и в чёрной фетровой шляпе, Алексей Максимович, присел на стул, снял шляпу, куда-то посмотрел вдаль, взмахнул рукой с шляпой, как крылом, встал и быстро пошёл к открытой уже двери… Когда экипажи двинулись в направлении Финляндского вокзала, стало совсем горестно, а кто-то кричал вдогонку: "Поправляйтесь скорее и возвращайтесь!"»

Покинув Петроград, Горький поехал в Гельсингфорс, а оттуда через Стокгольм отправился в Берлин. По-существу это было очередной эмиграцией «буревестника революции», который попросту бежал из Советской России, так как эта «революция» сделала страну совершенно непригодной для житья.

Юрий Анненков:

«Мотивы эмиграции были те же, что и у большинства других. Кто мог смыться – смывался. Сгоряча, с болью расставаний, со страхом за будущее».

Вскоре вслед за Горьким в Германию поехала и его бывшая гражданская жена Мария Андреева – «в целях надзора за его политическим поведением и тратою денег». Она поселилась в Берлине, а Горький осел в пригороде германской столицы. Вскоре всё устроилось так, что Мария Фёдоровна стала контролировать, как расходуются денежные средства всемирно известного писателя.

А в советской России у творческих людей было тогда всего два пути: либо вообще прекратить творить, либо идти сотрудничать с большевиками. Поэтому жаждавших отправиться за рубеж было очень много.