Ольга Елисеева - Екатерина Дашкова

О каких сатирах речь? Сразу после «Фелицы» в «Собеседнике» появилось знаменитое «Послание к слову “так”» — самое сильное литературное произведение Дашковой. Оно имеет внутреннюю, нравственную перекличку со стихами Державина.

Написанное разными размерами, а местами и прозой, «Послание…» точно пробует формы выражения мысли, свойственные русскому языку, и не желает оставаться в жестких рамках одной из них. Оно посвящено теме «таканья», столь вредной для общества. Потакание — нравственный изъян как сильных мира сего, которые требуют соглашательства с самыми вздорными своими мнениями, так и слабых, подчиненных людей, не способных возразить очевидной глупости или подлости.

Лишь скажет кто из бар: ученье есть вредно,Невежество одно полезно и безбедно;Тут все поклонятся, и умный, и дурак,И скажут, не стыдясь: конечно, сударь, так…

Этот пассаж, как и многие другие, роднит «Послание» с грибоедовским «Горем от ума». Нет сомнения, что поэт не просто читал «Собеседник», а многое почерпнул в этом журнале. Сравним, например, «Ученость, вот чума, ученость, вот причина…».

А похвалы старому доброму прошлому, так раздражавшие обоих авторов! «Как посмотреть да посравнить/ Век нынешний и век минувший./ Свежо предание, а верится с трудом…» У Дашковой та же тема:

Иные, спать ложась, боялись в старину,Чтоб утром не страдать за чью-нибудь вину;Однако ж иногда те век свой похваляют,А новы времена неправедно ругают.Хотя покойно мы теперь ложимся спать,Не опасаяся невинно пострадать;Но если знатный раб, как будто сумасшедший,Наш новый век бранит, а хвалит век прошедший,Тогда ему подлец, и умный, и дуракС поклоном говорят: конечно, сударь, так.

Грибоедов в пьесе не щадит уже и Екатерину II. А щадит ли Дашкова? Строки: «Кто любит таканье и слушает льстеца,/ Тот хуже всякого бывает подлеца» — несмотря на благонамеренный, монархический финал, воспринимались как упрек. Сам собой возникал вопрос: что же это за государыня, которая привечает льстецов, оставляя без внимания истинные таланты и заслуги?

Хоть тот пускай умнее,Который обойден;Но умный принужденСтоять и дожидаться,В передней забавлятьсяНадеждою пустой,А за его простойЕго не награждают,Лишь только презирают.Другой пускай дурак,Но, говоря все так,Он чин за чином получаетИ в карты с барами играет,А тот в передней пусть зеваетЗа то, что он не льстец,Не трус и не подлец.

Здесь и Молчалин, играющий с господами в карты, и Чацкий, которому чин нейдет, его удел — презрение, пустые надежды, зевки в передней… Но самое важное — здесь читатель видит Екатерину Романовну. Пока другие льстят, ее не награждают.

Величие в колике

Принято считать, что Екатерина II с одобрением восприняла «Послание…». На самом деле она составила письмо от лица безымянного читателя, которое редакции пришлось опубликовать. В стихах Дашкова хвалила римского императора Марка Аврелия за то, что тот раздавал богатства и понизил налоги. Екатерина II напомнила строку из «Наказа»: Налоги — «нужный источник благоденствия обществу, от которого истекают награждения, одобрения, милости»{807}. Печатая журнал, княгиня пользуется перераспределенными доходами, которые берутся от налогов. Облегчив бремя «дани», придется отказаться не только от изданий за счет казны, но, быть может, и от самих академий. Словом, сидя на ветке, не стоит ее пилить.

Дашкова составила «Ответ от слова “так”», где уверяла, что «ни одна частная особа не описывается, а порицаются пороки вообще». После этого строки: «Нередко такают почтенны царедворцы,/ Но то же самое творят и стихотворцы» — должны были восприниматься как осмеяние порока, а не личный выпад против Державина. Даже странно, что поэт обиделся.

Отношения Гавриила Романовича с «мадам редактором» были двойственными. Княгиня показывала, что готова покровительствовать ему, но из этих стараний вышли неприятности по службе. «Княгиня Дашкова… говорила императрице много о нем хорошего, — писал о себе в третьем лице поэт, — …чем вперила той мысли взять его к себе в статс-секретари… Сие княгиня Державину и многим своим знакомым, по склонности ее к велеречию и тщеславию, что она многое может у императрицы, сама рассказывала. Таковое хвастовство не могло не дойти до двора и было, может быть, причиною, что Державин более двух годов еще не был принят»{808}.

Вместо этого поэта на время удалили из столицы: в 1784 году его пожаловали чином действительного тайного советника и назначили губернатором в Олонец, а затем в Тамбов. Именно из Тамбова Державин обратился к нашей героине:

И ты, коль победила страсти,Которы трудно победить;Когда не ищешь вышней властиИ первою в вельможах быть;Когда не мстишь, и совесть права,Не алчешь злата и сребра, —Какого же, коль телом здрава,Еще желаешь ты добра?

Этим же вопросом задавались многие из знавших Дашкову. При таком богатстве, при таких должностях, чего еще надо? «Живи и распложай науки». Но нет.

Судя по приведенной строфе, поэт нащупал болевую точку. Дашкова действительно любила поговорить о том, что «многое может у императрицы». Даже в письмах Потемкину подчеркивала свое постоянное пребывание при особе государыни. «Вчерась дух мой был до крайности встревожен, — писала она в сентябре 1783 года. — В течение более четырех часов императрица страдала сухою коликою; я была у ее постели до полуночи. Ее терпение и внимание к окружающим были невероятны. Даже в колике она остается великою. Сегодня утром я нашла ее не только спокойною, но даже веселою»{809}.

Наша героиня подчеркивала свою почти домашнюю близость к императрице. Екатерине II это не нравилось. Отсюда пассажи о неискренности, пронырливости княгини. Из путешествия на юг в 1787 году императрица послала парчу всем своим дамам, кроме Дашковой. Храповицкому было сказано: «Княгиня Дашкова хочет, чтоб к ней писали, а она, ездя по Москве, перед всеми письмами хвастает»{810}.

Руководство «Собеседником», так же как письма государыни, подчеркивало роль княгини. «В этом журнале участвовала императрица своими сочинениями, — писал Державин, — …и те свои сочинения присылала на просмотрение, в рассуждении орфографии, княгине Дашковой под великим секретом. Но она секрет свой не удержала, а напротив того, всякому, к ней приезжавшему, объявляла и хвалилась, а паче иностранным послам, хвастаясь высочайшею к ней доверенностью, что и было причиною упадка ее при дворе… Затворились княгине райские двери»{811}.