Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица

Берлин в равной степени был такого же мнения. Но Вильгельм лицемерно заявил, что Сербия не склонит головы даже перед таким ультиматумом, и война в таком случае неизбежна. Он советовал Францу Иосифу действовать быстро, стремительно. Нельзя допускать в этот конфликт другие страны. Нужно поскорее поставить весь мир перед свершившимся фактом.

Оба императора от души радовались ловушке, которую они расставили. Но 25 июля все их макиавельские замыслы были развеяны ответом Сербии, прозвучавшим как гром среди ясного неба. Этот храбрый народ не был готов к вооруженной борьбе. Сербы, стараясь избежать военного столкновения, принимали все условия ультиматума, причем с такой покорностью, что в Вене просто опешили. Сербия даже шла на такие уступки, которые могли задеть их национальное достоинство. Белград предлагал уладить все спорные вопросы мирным путем, после чего дожидаться вердикта, вынесенного Международным судом в Гааге…

Теперь во все канцелярии руководителей европейских государств и днем, и ночью, непрерывно поступали новости, которые порой противоречили друг другу.

«Мир сохранен», — утверждали в Лондоне. В Париже придерживались точно такого мнения. Санкт-Петербург, где желали только мирного разрешения конфликта, терпеливо ожидали окончательного решения. Наконец, 28 июля Бертольд со своими коллегами его приняли. Австрия отвергла капитуляцию Сербии и собиралась объявить ей войну.

Вильгельм и не собирался призывать Вену к благоразумию. 27 июля его посол в Париже барон фон Шен телеграфировал: «По мнению французов, если Германия и Франция предпримут совместные действия, — одна в Вене, а другая — в Санкт-Петербурге, — то можно будет найти разумное решение, которое обеспечит нам мир».

Но Вильгельм на это жестко ответил: «Пусть действуют только в Санкт-Петербурге».

Не стоит считать, что германский генеральный штаб слепо выполнял все указания Вильгельма. Барон Хольштейн, эта самая одиозная фигура, отлично охарактеризовал императора в одной сжатой фразе: «У императора лежит сердце к театру, а не к политике».

Австрия отвергла капитуляцию Сербии и объявила ей войну. 29 июля, в 5 часов утра, австро-венгерская артиллерия начала обстрел столицы Сербии Белграда, находящегося на противоположном берегу Дуная.

В ту же ночь, с 28 на 29 июля, Вильгельм с Николаем обменяли сь телеграммами.

На обвинения в адрес Сербии царь отвечал так: «Преступная война объявлена слабой стране. Возмущение в России, полностью разделяемое мною, огромно. Я предвижу, что очень скоро буду вынужден под давлением, оказываемым на меня, принять крайние меры, ведущие к войне. Вильгельм, умоляю тебя, во имя нашей старой дружбы сделать все, что в твоих силах, и остановить своих союзников, чтобы они не зашли слишком далеко».

А Вильгельм все пытался усыпить бдительность Николая. Через донесения своих многочисленных шпиков, разбросанных по всей России, своих дипломатических агентов во главе с престарелым германским послом графом Пурталесом в Санкт-Петербурге, он знал, что русская империя сейчас к войне не готова, что в доме Романовых образовалось множество трещин, и его противникам нужно лишь немного везения, чтобы увидеть, как он рухнет, и, таким образом, опасный для Германии сосед не сможет оказывать помощь Франции, которую нужно было захватить, — давно такое время пришло…

29 июля германский военный атташе Вильгельма генерал Келиус сообщил ему о своей беседе с князем Юрием Трубецким, генерал-адъютантом царя:

«Царь войны не хочет. Он выражает надежду, что Ваше величество посоветует Австрии не сильно давить на пружину, признать добрую волю Сербии и предоставить рассмотрение этой сербской проблемы другим европейским державам или Международному суду в Гааге.»

Но уже 30 июля всем европейским странам стало ясно, что обе немецкие империи решительно отказывались от любого урегулирования. Ими были отвергнуты все предложения о посредничестве от Парижа, Лондона и Санкт-Петербурга. Русский генеральный штаб располагал всеми доказательствами, чтобы опасаться того, что под предлогом войны с Сербией, Австрия тайком готовила всеобщую мобилизацию в стране. К тому же бомбардировки Белграда вызывали такую гигантскую волну гнева русского народа, с которой никак нельзя было не считаться.

Разбушевались страсти православного панславизма, — ими были охвачены Москва, Киев, Казань, Санкт-Петербург, Новгород, Одесса. При таком всенародном возмущении Николай старался сохранять спокойствие. Он думал, что хорошо знает своего немецкого кузена. Ведь еще несколько дней назад, во время официального визита в Санкт-Петербург президента Французской Республики Раймона Пуанкаре, он его успокаивал:

— Поверьте мне, я слишком хорошо знаю Вильгельма. Он — типичный немецкий фанфарон. Во всех его поступках полно шарлатанства… Он никогда не осмелится напасть на коалицию Франции с Россией, к которой в скором времени присоединится и Англия…

Всеми своими силами, всей щедростью своего сердца, благородством души, Николай стремился избежать войны, несмотря на мнение незрелых умов из его окружения, что она, эта война, никакой смертельной опасности не представляет, и вопреки им эта опасность очень и очень скоро возникла.

Теперь, когда России приходилось решать такую сложную дилемму, Александра не могла сомкнуть глаз ни днем, ни ночью.

С одной стороны, преступления, совершаемые австрийцами в Сербии, которую безжалостно уничтожал вероломный сосед, заставляли Россию оказать ей помощь, а с другой, великий союз, заключенный Александром III с Францией, который ее муж безоговорочно поддерживал, стремясь к еще более тесному сотрудничеству с этой страной, в то же время предусматривал вмешательство русской армии, в случае если немецкие солдаты вступят на территорию Франции.

Александра по-прежнему часами молилась перед образами, умоляла Пресвятую Деву подтолкнуть своим советом императора к верному решению.

Сколько раз ее обвиняли во вмешательстве в политику. В это время она старалась держаться от нее подальше, а позже, когда разыгрывалась драма, ее принудили к взятию на себя такой высокой ответственности против ее собственной воли события, которые от нее совсем не зависели. Если царь примет на себя обязанности верховного главнокомандующего, то ему придется уехать далеко от столицы, и она фактически становилась регентшей в империи и была морально готова к такой роли.

* * *

Знаменитый австрийский ультиматум, предъявленный Сербии, поднес фитиль к бочке с порохом. Все страны Европы были обеспокоены таким недружелюбным жестом, — стареющий император Франц Иосиф никогда бы его не сделал, не осмелился, если бы его к этому лицемерно не подталкивал кайзер в Берлине.