Рина Зеленая - Разрозненные страницы
«…Я хочу поступить на сцену или сниматься в кино… Если Вы смотрели картину «Фанфары любви», то я там похож на двух главных артистов…»
«…Куда мне поступить в театр на сцену? Я умею говорить по-Вашему, как Рина Зеленая. Все девочки меня просят в школе, и я им разговариваю по-Вашему, как Рина Зеленая…»
«Товарищ Андрей Миронов!
Пришлите мне свою фотокарточку с автографом. Я ужасно люблю всех артистов, но Вас ужаснее всех!»
А вот есть у меня одно письмо — драгоценное…
Когда я его получила, то настолько удивилась и обрадовалась, что спрятала так далеко, что надо еще суметь его найти.
Это письмо от друга всей моей жизни, которого я видела за всю свою жизнь пять-шесть раз.
Первый раз я увидела его в 20-х годах в Ленинграде. Л. Гинзбург (его ученица) сказала мне, что я должна обязательно послушать лекции В.Б.Ш., ее мэтра. Я, конечно, сразу согласилась, ведь я читала уже две его книжки, но сроду его не видела. И на другой день мы побежали, и я была поражена.
Прошли длинные годы. Я слушала его на I съезде писателей в Колонном зале.
Потом когда-то была случайная встреча в ЦДРИ. Мы оказались за общим столиком (ужинали, что ли?). У меня была тогда синяя сумочка, чуть больше ладони, где помещались только зеркальце и носовой платок.
Я открыла молнию и, разумеется, достала зеркальце. А он сказал: «Вот о таком кисете я давно мечтал». Я немедленно протянула ему сумочку, а он ее спокойно взял, еще раз с удовольствием открыл и закрыл молнию — и положил в карман.
(Все передачи с ним по телевидению я всегда смотрела, боясь пропустить хоть слово, стараясь понять его видение, мышление, отношение.)
Следующая встреча произошла через много лет. Раздался звонок из Переделкина. В.Б.Ш. сказал, что ему исполнилось девяносто лет и он хотел бы меня видеть.
Ну, разумеется, я примчалась. И все было так, будто мы встречались каждый день.
А однажды я получила от него письмо. Теперь, если я найду его, то пожелание редактора будет выполнено.
Письмо нашла. Вот оно:
«Дорогая Рина Васильевна!
Прежде всего должен сказать, что после вчерашнего дня Вы для меня несете великое имя РИНА ЗЕЛЕНАЯ.
Очень немногие могут носить свое имя, как корону. Без отчества. Это больше, чем с отчеством. С отчеством ходят все. А с четким именем остаются очень немногие.
Моя дочь, Варвара Викторовна, и я — Виктор Борисович — я не дослужился до короткого названия — Виктор Шкловский (звонкое имя без отчества, если доживу, получу только тогда, когда минет для меня столетие), мы сидели в темной комнате, проглотили сперва какую-то смесь кусков, вырезанных из разных людей, потом диктор сказал про Рину Зеленую[17].
Я получил надежду. Потом я получил наслаждение. Я увидал, а ведь этого почти не бывает, человека, который сам понял себя, который может показать зрителю, что зритель тоже может стать человеком стремления. Вот только таким. Вы «дали человеку имя» (Зощенко) — это выше многих орденов. Вы позволили мне вернуться если не к молодости, то к какой-то ясности, потому что Вы — человек искусства — нашли самое себя.
Я целую Ваше зеленое имя, я никогда не забывал его, а теперь оно вернулось ко мне так, как сейчас старательно пробивается к нам весна.
Уверен, пока фильм не собрал Вас воедино, люди недостаточно понимали, что это за такое явление — Рина Зеленая… Вас разделяли по театральным костюмам, а Вы нечто неизмеримо большее, чем просто перевоплощение, нечто такое, как бесконечно любимое Львом Толстым имя Душечка — странное сочетание неизменного «я» и перевоплощения-воплощения…
Редко человек достигает понимания своего характера. Поверьте старому человеку, я вспоминал Санчо Пансу, Дон Кихота и прекрасные образы комедии дель арте.
Добраться до понимания самого себя — это то, что делает для человека праздник. Оказывается, что он тоже существует. Надо быть самим собой, и ты становишься прекрасным — будто человека только что обучили новому языку или по крайней мере научили читать на своем. Человек в искусстве старается прежде всего найти самого себя. Может быть, найденный искусством истинный человек поможет нам ощутить строение мира.
Вы сделали еще бесконечно большее — создали характер в кино, нас там давит отсутствие глубины характеров. Порвать экран и вылезти живым человеком — это бесконечно трудно.
Я решаюсь Вам сказать то, что не я должен говорить, а время: Вы — РИНА ЗЕЛЕНАЯ, Вы — великая актриса.
И в случайном для меня доме, в случайном поселке, сидя перед экраном, мы с дочерью ожили и вдруг оказались здоровее, веселее…
Я хочу выразить свою радость (и потому пишу сразу и, наверное, не очень понятно) — радость от появления художественного образа, появления того, что может (и только это может) вытащить человека из непонятнейшей каши жизни на веселую тропу самопонимания. За таким пониманием птицы летят на те места, где родители их вили когда-то гнезда. Я не имею Вашей четкости в искусстве, точного знания, куда надо лететь, но я Вам благодарен за высочайший гений, случайный (для меня) гений самопонимания.
Я старый мужчина. И вот я увидел за стеклом, отделяющим меня от весны, мир, в котором я пережил минуты четкости. Простите меня за то, что я сейчас написал, в старости остается бормотание.
Виктор Борисович Шкловский,
тот самый, который когда-нибудь, если ему отпустит время (и если я, как мальчик, начну учиться и научусь прямому самоощущению), напишет еще о Вас книжку, хотя бы тоненькую, и решится подписать ее
Виктор Шкловский.
Ну, вот…
Теперь хотелось бы закончить книгу как-то эффектно, кратко, даже лапидарно. Так спартанка, например, провожая сына в бой, говорила: «Со щитом или на щите!», а передавая кухарке курицу, изрекала: «Пережаришь — вздую!»
Сейчас, в последние годы, заканчивая на собрании какое-то заявление или сообщение, принято говорить: «У меня — всё», как бы отрубая топором конец речи. И я бы так сказала, но ведь мне еще обязательно надо сказать спасибо тебе, дорогой мой читатель, за то, что ты все понял, во всем разобрался и прочел до конца.
Разумеется, многое остается «за кадром». Уж не такой-то я простак, чтобы все о себе так и выложить как на ладони. Сейчас модно говорить правду — ну уж от меня, читатель, ты этого не дождешься. Я так привыкла привирать, что иногда сама не разберу, что к чему.
А напоследок я скажу.
Мне очень грустно, но, так или иначе, мы должны расстаться, и я хочу оставить тебе свой автограф:
Иллюстрации
