Н Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны.

3. Для “белого русского дела” необходимо, чтобы в Ургу вернулся генерал Чэнь И со всем административным аппаратом и договориться с монголами об автономном управлении под сюзеренным владением Китая. Китайские войска отправить в Китай, а для охраны Монголии сформировать монгольскую армию в 100000 всадников. Инструкторами в армии — чины Азиатской конной дивизии. В этом случае Правительство СССР не рискнет на осложнение с Китаем и оставит Монголию в покое, что даст возможность создать сильную монгольскую армию и, опираясь на нее, как монголы, так и генерал Унгерн могут решать крупные проблемы.

4. Высокий комиссар Чэнь И не может отказаться от предложения сговора, так как сохранение Монголии для Китая — вопрос жизненный. Будут недовольны монголы, но они должны согласиться на временную меру, пока не будет сформирована армия и не наладится новая жизнь автономной Монголии, чтобы обороняться от китайцев и большевиков.

5. Если 5–я советская армия нарушит нейтралитет и перейдет границу Монголии, то монгольскую армию под командованием генерала Унгерна поддержит китайская армия, что является мечтой Белого движения.

Доклад мой имел успех. Меня рано подняли с постели и приказали с черновика генерала Резухина составить письмо Чэнь И в двух экземплярах. Суть письма: “Высокому комиссару в Монголии Чэнь И предлагается вернуться в Ургу и с Богдо — гэгэ- ном заключить соглашение о полной автономии Монголии под сюзеренным владычеством Китая. Власть Китая над Монголией будет осуществляться советником при Богдо — гэгэне лично Чэнь И. Охрана границ и внутреннего порядка возлагается на монгольскую армию под командованием генерала Унгерна. Содержание армии на счет Монгольского правительства, все же снабжение оружием предоставляет Китайское правительство. Китайские войска без оружия должны быть отправлены в Китай. Внешнюю политику Монголии осуществляет Китайское правительство”.

Составление писем в трех экземплярах и перевод их на китайский язык занял сутки.

Встал вопрос, как письмо доставить Чэнь И. Я предлагал свои услуги ехать к Чэнь И для переговоров, но генерал Унгерн по каким‑то причинам не согласился и приказал везти письмо двум ламам — одному по пути Урга — Иро — Кяхта, другому — Урга — Менза — Кяхта. Один посланец был мне известен — лама Бодо, который в ургинской русской консульской школе преподавал монгольский язык. Другого ламу я не знал, но он был близок ко двору Богдо — гэгэна. Оба ламы, получив письма, при мне бережно завернули их в кушаки, сели на коней и в сопровождении улачин из Маймачена уехали на север.

Я не знал о том, что лама Бодо играл большую роль в Монгольском правительстве в Алтан — Булаке. Вероятно, не знали об этом и оба генерала. Вообще, о существовании и работе революционного Монгольского правительства в Алтан — Булаке я ничего не знал в бытность в Монголии и ни от одного из генералов ничего о нем не слышал. Конечно, знай Унгерн о причастности ламы Бодо к такому правительству, он не назначил бы его посланником к Чэнь И. Последующие события показали, что Чэнь И письма Унгерна не получил, ибо как умный и дальновидный политик он ухватился бы за всякую мысль сохранить для Китая Монголию — Халху, пойдя даже на большие уступки для монгол.

Об обоих ламах — посланцах не было ни слуху, ни духу. Только в эмиграции, разбираясь в обстановке Монголии того времени, мне стало ясным, что письма попали в руки Сухэ — Батора, возглавлявшего революционное Правительство Монголии в Алтан — Булаке, действовавшее по указке большевистских эмиссаров.

Меня удивляла в деле посылки письма Чэнь И безучастность обоих генералов к судьбе посланцев. Ни один из них ни разу не заикнулся о посланцах, словно трехдневной напряженной работы не было и столь существенных вопросов не поднималось. Напоминания мои о посылке на пограничные посты монгольских частей остались без ответа. Я понял, что на этот вопрос Унгерн, а за ним и Резухин изменили мнение.

Первого или второго марта Резухин, возвращаясь от Унгерна, заявил мне: “Мне жаль, Михаил Георгиевич, расставаться с Вами, но генерал Унгерн назначил Вас начальником штаба Азиатской конной дивизии и Вы должны завтра утром начать работать в его личном штабе. За Ваш полезный труд в моем штабе примите мою искреннюю благодарность”.

Мне было жаль оставлять штаб генерала Резухина, так как за его спиной жилось и работалось спокойно на общее благо Белого дела. Знал, что меня ожидает в штабе генерала Унгерна, но избежать или уклониться от назначения не было средств и, положившись на милость в моей жизни Провидения, явился, кажется, 3 марта к генералу Унгерну в его юрту. Принял он меня сухо и сказал: “Во дворе стоит юрта штаба. В нее никто из посторонних без дела не должен входить. Не разводите канцелярщины. В мое отсутствие будьте всегда в своей юрте. Вас касаются только военно — операционные дела. В мое отсутствие из Урги обо всех военно — операционных вопросах совещайтесь с генералом Резухиным. Мне докладывайте только о важном. Мелочами не отнимайте у меня время…”

Вошел в пустую юрту штаба, где кроме маленького китайского на низеньких ножках столика ровно ничего не было. Ничто здесь не напоминало работающего штаба. В распоряжении начальника штаба не было ни одного человека. В юрте следил за печкой, чтобы она не потухла, один из конвойцев, по любезному распоряжению поручика Веселовского — личного адъютанта генерала Унгерна.

Пригласил поручика Веселовского и просил его и всех лиц направлять мне бумаги, касающиеся мобилизационных и оперативных вопросов, а я уже буду докладывать генералу Унгерну. Это Веселовский добросовестно и выполнял. На меня этот офицер произвел хорошее впечатление и думаю, что Оссендовский и Макеев неверно судили о нем в своих воспоминаниях.

Я просил генерала Резухина передать в мое ведение неоконченные дела мои в его штабе по снабжению отрядов полковника Казагранди и атамана Енисейского казачьего войска Казанцева, на что Резухин охотно согласился. Так сам создал себе какую‑то полезную работу.

Заняло немного время и срочные распорядки по подготовке отряда в поход на Чойрын — Удэ.

За короткий период времени исполнения мною должности начальника штаба имел лишь один острый разговор с генералом Унгерном. За три дня до похода на Чойрын вечером прискакали два монгольских всадника (из состава какой‑то маленькой монгольской части, не входившей в состав дивизии) и доложили, что к северо — востоку от Мандала — красная сотня.

Горный массив Хэнтэя в северо — восточном углу от Урги никем не охранялся. Меня он давно беспокоил, но генерал Резухин с обычной своей усмешкой на мои опасения говорил, что красные не такие дураки, чтобы зимой лазить по Хэнтэю. В его замечании была доля правды, но не исключалась возможность появления красного партизанского отряда с этой стороны, чтобы произвести переполох в Урге и нарушить мирное течение жизни.