Арман Лану - Здравствуйте, Эмиль Золя!

Золя и Доде стали с жаром аплодировать. Затем Иветта в течение двух часов пела песенки Брюана.

Отец мой быть веселым не привык,Был в Западне гробовщиком старик,И называли все его в Монруж:Отец Базуж.

Куплеты следовали один за другим, песня за песней:

Его мамашу Флорой звали,Отца его совсем не знали,Он в раннем детстве в БатиньолеУчился в школе.Был сущий рай на горке той,Ни драк, ни брани площадной,     Поверьте.Гулял с Нини я в эти дни,Мечтала свить себе Нини     Гнездо в Монмерте.

Монруж, Бельвиль, Батиньоль, Монмартр, Монмерт, Монмертр — это был весь Париж Золя!

— Мадемуазель, сколько искренности в вашем исполнении! — сказал он Иветте. — Какая вы большая актриса!

Иветта поблагодарила романиста. Но она была разочарована: ее разочаровал не этот весьма сдержанный комплимент, но Золя как мужчина.

«Я услышал Иветту в конце вечера у Шарпантье. Было уже поздно, и до двух часов ночи, слушая ее, мы испытывали глубокое волнение… Перед нами возникал необычайный, наполовину реальный, наполовину фантастический мир, который называется искусством. И именно тогда я понял по-настоящему, что великая артистка — это не что иное, как сама природа, которая изливает свою душу и вверяет себя людям».

Золя необходимо было перо, чтобы выразить свои мысли. Когда он возвратился домой, на Булонскую улицу, он знал, что использует в своем «Париже» песенки Брюана и душераздирающий припев Жана Лоррена:

Проклятье небесам,Как трудно умирать с душой счастливой.

Он написал «Лурд» и «Рим», находясь вместе с Александриной. Работу над «Парижем» вдохновляла Жанна. Он взбирается вместе с ней по ступенькам башен Собора Парижской богоматери, поднимается на крышу Трокадеро, на Эйфелеву башню. Ему нехорошо в лифтах. Он подолгу прогуливается возле строительной площадки, где воздвигается Сакре-Кёр, и его малыши смотрят с любопытством, как роют огромный котлован под фундамент. Он повсюду фотографирует или делает записи на отдельных листках бумаги, которые кладет затем в портфель. Эти утратившие жизнь листки вызовут слезы у Денизы, когда она обнаружит их в Национальной библиотеке.

Несколько месяцев спустя Золя, который сам накачивал шины и придерживал за седло велосипед Жака, обучая его езде, сможет появляться на улице лишь в Сопровождении друзей. За ним, словно тень, неотступно будут следовать личности, традиционная одежда которых не может скрыть их профессию и которых вскоре будет великое множество. «Париж» — последний роман писателя, живущего в мире (относительном) со своим временем.

Аббат Фроман, угрожавший религиозному догматизму, был отвергнут католицизмом, подобно тому как некогда был отвергнут Ламенне, этот «савойский викарий» из Сен-Мало, персонаж в духе Жан-Жака Руссо. Ламенне, ставший священником уже в зрелые годы, Ламенне, обновитель христианства, впавший в модернизм, осужденный Римом, ставший социалистом, тот самый Ламенне, который, по всеобщему мнению, вдохновил Золя на создание образа Пьера Фромана. Но аббат — чистосердечный еретик. Он один будет искать спасение в деяниях милосердия. Ему не удалось бы это, если бы его не любила Мария и у них не родился ребенок. Кто скрывается за этой символикой, догадаться нетрудно. Это опять все тот же Золя, превратившийся в священника без сутаны.

Леон Блюм, поклонник Стендаля, один из лучших критиков своего времени, писал о «Париже»: «Нельзя искать идеал вне действительности — он в жизни, он в самой жизни». Вот этот идеал священника, ставшего социалистом:

«Если в античном мире царил Рим, теперь умирающий, то Париж царствовал неограниченным властелином над новыми веками; он был центром всех наций, которые в беспрерывном движении подвигались от цивилизации к цивилизации, подобно тому, как солнце неизменно движется от востока к западу… Он в прошлом первый провозгласил идею свободы, а в будущем, быть может завтра, он даст всем народам религию науки, справедливость, новую веру, ожидаемую демократией».

Завтра. Золя воплощает народное мессианство.

Критические отзывы о «Париже» несправедливы, ибо во время той внутренней борьбы, которой была охвачена страна, когда появилась книга (1898), не могло быть и речи о какой-либо объективности. Францией овладевает безумие. Брюнетьер расправляется с Золя в «Ревю де де монд». «Омэ на Синае», — замечает со злостью Верньоль, Разумеется, католики и консерваторы ведут свою игру. Но будут ли социалисты приветствовать это обращение героя Золя в новую веру? Будут, но с оговорками. Жорес сказал: «Недостаток книги заключается в том, что у Золя неверное представление о социализме. Наука делает возможными новые формы социальной жизни. Но она создает лишь эту возможность. Одного прогресса науки недостаточно для того, чтобы восторжествовала справедливость. Наука лишь усилит позиции капитализма, если мы не свергнем капитализм». Золя, находившийся весьма далеко от социализма вместе с рабочими из «Западни», лишенными классового сознания, и вплотную приблизившийся к рабочим благодаря марксистской подоплеке «Жерминаля», «Денег» и «Земли», вновь становится либералом-руссоистом и индивидуалистом; он отрекся от исторического материализма, коллективизма и Геда. К концу своей жизни автор «Жерминаля», обладавший поразительнейшей интуицией, снова подпадает под влияние Жорж Санд.

«Париж» слабее «Лурда» и «Рима». Романисту легче разоблачать зло, чем изображать добро. Уже близко то время, когда Анри Жид объявит, что хорошая литература мало совместима с добрыми чувствами. Это весьма прискорбно, но тем не менее зачастую это действительно так. Однако «Париж» все же нельзя «скинуть со счетов», ибо аббат Фроман преисполнен жизни, ибо Мария — образ, в котором воплотилась Жанна, — дышит, живет («сильное, но гибкое тело, округлые бедра, высокая грудь; вся она полна очаровательной тонкости и грации»), ибо персонажи этого романа — яркие и волнующие и их зримо представляет себе читатель: Барбес, воплотившийся в образе Бартеса; Рувье, министр финансов во время панамского скандала, ставший в романе Монферраном; Брюан, возлюбленный Иветты, ставший Легра; Марселен Бертело, ставший химиком Бертеруа; Меж — это Жюль Гед с его «пылкой верой, темпераментом борца»; Саннье — Эдуард Дрюмон; Сальва — анархист Вайян и т. д.

«Париж» не утратил своего значения также и потому, что здесь изображен Париж.