Том Сегев - Симон Визенталь. Жизнь и легенды

На парламентских выборах партия Крайского получила хоть и маленькое, но большинство, и вступать в коалицию с либералами ей не понадобилось. Израильский посол Даган торжествовал. «Теперь, – писал он, – мне не придется контактировать с министрами этой [Либеральной] партии, чье прошлое хорошо известно». Он послал в Иерусалим документы, переданные Визенталем Кирхшлегеру перед выборами, и сообщил, что Петер «оказывается… участвовал в убийствах». По его словам, Визенталь собирался вот-вот – уже на этой неделе – предать эти сведения огласке на пресс-конференции, и ожидался скандал. Иерусалим попытался воодушевление Дагана по этому поводу слегка остудить, но посол возразил: «Мы не должны делать акцент на том, что Визенталя не поддерживаем. Поддержать его мы не можем, но и мешать ему, на мой взгляд, тоже не в наших интересах».

Визенталь пребывал в эйфории. Один из бывших помощников случайно увидел его, когда он ехал на пресс-конференцию. Визенталь притормозил потрепанный «пежо», на котором в то время ездил, и взволнованно крикнул: «Поехали со мной! Скорее! Скорее! Я еду в “Отель де Франс”! Пресс-конференция! Петер – убийца!»

Вообще говоря, особой политической необходимости разоблачать Петера уже не существовало: в его поддержке Крайский больше не нуждался и приглашать его в свое правительство формально не был обязан. Но поскольку большинство, полученное партией Крайского, было незначительным, Визенталь вполне мог опасаться, что Крайский не устоит и поступит так же, как поступили социал-демократы в Санкт-Михаэле. И все же главной причиной того, что он устроил пресс-конференцию, стало, скорее всего, не это; по-видимому, он просто не сдержался и решил отомстить Крайскому за то, что тот сделал пятью годами ранее.

3. Раскаты грома

Крайский категорически отрицал, что страдал от еврейского комплекса, и даже через много лет после смерти канцлера его бывшие помощники продолжали с трогательной преданностью доказывать, что такого комплекса у него не было. Однако он был канцлером страны, многие из граждан которой все еще оставались нацистами; о его еврействе ему постоянно напоминали; да и сам он был на этой теме сильно зациклен. «Еврейский вопрос, – докладывал израильский посол, – его буквально пожирает». Свое еврейское происхождение Крайский считал чем-то вроде горба, сильно осложнявшего ему жизнь. Скрыть его было нельзя, но и отрекаться от него, по словам Крайского, было столь же бессмысленно, как, например, «отрицать, что твоя мать – проститутка».

Семья Крайского происходила из Богемии, но сам он родился в Вене. В своих воспоминаниях он пишет, что религии его родители большого значения не придавали, и особо подчеркивает, что его родственники работали по субботам, вступали в брак с неевреями и ели свинину. С антисемитизмом, по его словам, ему пришлось столкнуться всего один раз. Отец попытался записать его в спортивный клуб, и ему было сказано: «евреев не берем», – в результате чего Крайскому пришлось тренироваться в другом клубе, где евреев было много. Однако, пишет он, «друзей-евреев у меня за всю мою жизнь было очень мало».

Он прочел много книг по еврейской тематике и пришел к выводу, что евреи – не раса и не нация, а всего лишь группа людей, объединенных общей религией и судьбой. Сионистское же движение (родившееся, как и Крайский, в Вене) утверждало прямо противоположное: что евреи – это именно нация, только покинувшая землю своих предков, и, если они хотят выжить, им надо туда вернуться и создать собственное государство. Многие считали, что Холокост был убедительным тому доказательством.

Израильское посольство проявляло интерес к прошлому Крайского. В одном из посольских отчетов, например, говорится, что в 1935 году тот покинул еврейскую общину, заявив, что в еврейского Бога не верит и считает себя «социалистом-атеистом». Два этих слова взяты в тексте отчета в кавычки. При этом, отмечает посольство, в христианство Крайский не перешел. Эти слова в отчете подчеркнуты.

Однако следующий израильский посол эту информацию (по-видимому, после разговора с самим Крайским) откорректировал. Из еврейской общины, пишет посол, Крайский никогда не выходил, поскольку никогда к ней не принадлежал; он говорил, что перестал считать себя иудеем в возрасте шестнадцати лет, когда Социал-демократическая партия призвала своих членов покинуть католическую церковь.

В первый раз он был арестован в 1934 году; его обвинили в том, что он занимался запрещенной политической деятельностью. А сразу после присоединения Австрии к Германии его арестовали снова, и несколько месяцев он провел в гестаповской тюрьме. Правда, в конце концов его выпустили, но при условии, что он покинет Австрию, и ему пришлось эмигрировать в Швецию, где он женился на еврейке, еще до их знакомства перешедшей в протестантизм. У них родилось двое детей, сын и дочь, которые были крещены, а в доме – по настоянию жены – праздновали Рождество с елкой и подарками. Крайский, по словам его сына Петера, был от этого не в восторге, но не протестовал.

После войны лидеры социал-демократов решили, что Крайскому и нескольким другим оказавшимся в эмиграции членам их партии в Австрию пока возвращаться не стоило, поскольку они были евреями; это – опасалось руководство – могло партии повредить. Но Крайский эту «пилюлю» проглотил и до 1951 года продолжал жить в Швеции, работая на дипломатической должности. Именно эта вполне вольготная жизнь в Швеции и не позволила ему, по мнению его сына, полностью осознать весь ужас Холокоста. Однако Петер Михаэль Лингенс полагает, что на отношение Крайского к Холокосту повлиял также тот факт, что когда-то он сидел в одной тюремной камере с нацистами, и в его глазах они были всего лишь людьми, которых, как и его самого, преследовали за политические взгляды. Это, полагает Лингенс, сформировало у Крайское «абсолютно искаженное» восприятие Холокоста.

По словам Петера Крайского, все австрийские партии без исключения пытались в то время завоевать голоса нацистов и все старались поскорее о нацистском прошлом забыть. Таким образом, его отец попросту вел себя как все. Иногда они об этом беседовали. Петер знал, что некоторые из их родственников погибли во времена нацизма. Однако его отец смотрел на вещи преимущественно с политической точки зрения. Время от времени Петер организовывал для своих товарищей по учебе разного рода социалистические мероприятия и однажды повел их на экскурсию в Маутхаузен. «Напрасная трата времени, – сказал ему Крайский. – Этим ты ни одного человека в свою организацию не заманишь».

Иногда, хоть и не часто, Петер посещал церковь, но, когда один из церковных иерархов уподобил аборты убийству евреев в Освенциме и отказался осудить апартеид в Южной Африке, решил расстаться с религией. Формально говоря, отец ему этого делать не запретил, но высказал тем не менее опасение, что кто-нибудь может сказать, будто Петер покидает христианскую церковь под влиянием своего отца-еврея. На самом же деле, когда Петер – без особого шума – с христианством расстался, ничего страшного не произошло.