Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

«Кстати, поразмыслив, я поняла, что не хочу, чтобы вы приводили ко мне Альфреда де Мюссе. Он слишком денди, мы друг другу не подойдем, и я хотела бы увидеть его не столько из интереса, сколько из любопытства. Полагаю, что удовлетворять всякое свое любопытство — не слишком осторожно, и лучше было бы повиноваться своим симпатиям. Вместо него хочу просить вас привести ко мне Дюма, в искусстве которого я нахожу душу, не говоря уже о таланте. У меня есть свидетельства его встречного желания, так что вам в разговоре с ним остается лишь сослаться на меня, но первый раз приходите вместе с ним, так как именно первая встреча для меня всегда определяющая».

Совершенно ясно, что Дюма ухаживал за Санд, и ей это не было неприятно. Вот и на картине Даноссера она изображена томной, и рука ее лежит на руке Дюма. Оба слушают Листа в компании с Гюго, Россини, Паганини и Мари д’Агуль. Это как раз та «первая встреча» в присутствии или в отсутствии Сент-Бёва. Что же происходит дальше? Александр сразу положил конец этим пробным флюидам, грозившим надолго его заполонить? Или же бежал от разрушительной страсти? От своих любовниц какое-то время он терпит все, включая их финансовые притязания, но при условии, что они не будут мешать его работе. Почуял ли он, что с такой женщиной, как Санд, ему будет нелегко сохранить неприкосновенность этой области? Как бы то ни было, но другим избранником для «первой встречи», совершенно сногсшибательной, стал Мериме. Санд не нашла ничего лучше, как рассказать об этом Мари Дорваль, ведь если хочешь сохранить тайну о чьем-то фиаско, не станешь же рассказывать о нем сердечной подруге?! Дорваль все рассказала Дюма, а тот якобы пустил по Парижу приписываемую Санд фразу: «Вчера вечером поимела Мериме; не бог весть что». Слух, который нельзя проверить, но который мог бы сделать из Мериме смертельного врага Александру. Однако ничего подобного не произошло, напротив, их взаимное уважение непоколебимо. Тогда почему бы не прийти к обратному заключению: из мужской солидарности Александр встает на сторону Мериме против Анастасии-оскопительницы? Возможно, даже он и выразил в словах, которые нетрудно себе вообразить, свои впечатления от анестезирующего воздействия Санд, что могло ее еще больше обидеть.

Страшно сердита она и на Мари Дорваль. То ли 19, то ли 20 июня во время дружеского обеда сотрудников журнала «Revue de Deux Mondes» Санд совершенно случайно оказывается между Гюставом Планшем и Мюссе. Насмешник Александр следит за взаимными попытками соблазнения, предпринимаемыми той, которая не стала его любовницей, и тем, кто так и не стал ему другом, о чем он всегда «будет сожалеть». Опять-таки случайно в разговоре кто-то упомянул Мари Дорваль. Санд прямо-таки взрывается от возмущения. Александр резко ее обрывает. Всеобщее замешательство, смена темы беседы, дело временно замяли. 21-го Санд вызывает Александра на дуэль. Он пожимает плечами: с женщинами он не дерется, но зато готов сразиться с ее постоянным кавалером. Планш смело принимает вызов, но поскольку у него что-то с глазами, в ту же секунду решить проблему невозможно. Тем временем Санд начинает сожалеть о своей выходке против Мари. 22 июня она пишет ей письмо, дабы загладить язвительность своих высказываний: «Произнеся это, я рассердилась, во-первых, потому, что я так не думала <…>, а во-вторых, потому что решила, что Дюма непременно тебе это передаст и, разумеется, в искаженном виде»[145].

Санд часто встречается с Мюссе, это начало их связи, к чему ей теперь эта нелепая дуэль, и она оставляет выпутываться из нее самим дуэлянтам. Александр предлагает своему противнику достойный выход: он признает, что искал ссоры, если доблестный Планш подтвердит, что, не будучи любовником Санд, не может «отвечать ни за уже сказанное ею, ни за то, что она еще скажет». Каждому известно, что долго просить литератора что-то написать не приходится.

Выходит из печати «Галлия и Франция», расхваленная в «La Revue de Deux Mondes» и уничтоженная Гранье де Касаньяком в «l’Europe litteraire»[146]. Александр уезжает отдыхать к друзьям в Визий в департаменте Изер, неизвестно, с Белль или с Идой, но вряд ли в одиночестве: его невозможно представить себе без женщины в продолжении десяти недель. Снова горы стимулируют его к творчеству. Он продолжает писать «Впечатления о путешествии», возможно, перерабатывает «Анжелу» и уже размышляет о «Венецианке», опять в сотрудничестве с Анисе Буржуа, но скрывая свое авторство, по крайней мере, снова существует договоренность об этом с Гарелем! У него появляется потребность определить свое место, в тридцать один год, по мере того как его талант проявляет себя все более разнообразно, создать нечто значительное и не обязательно для театра. В результате написана первая его автобиография «Как я стал драматургом», опубликованная в декабре 1833 года в «La Revue de Deux Mondes». В ней фигурируют уже темы из «Моих мемуаров»: бедное детство, трудовая юность, яростная борьба за выживание, образование, творчество, наконец, успех. И тон вырисовывается — чистый и часто ироничный. Это больше, чем набросок или канва, это вполне самодостаточный текст, если только не знать о его дальнейшем продолжении и развитии. Но между этой блестящей увертюрой и грандиозной оперой времени, которую представляют собой «Мои мемуары», пройдет почти двадцать лет, обычная для него медлительность в вынашивании жанра.

То же лето Гюго проводит в загородном доме Бертена, владельца «Journal des Debats», куда он ввел в качестве литературного хроникера Гранье де Касаньяка. В благодарность последний создает содержательный фельетон. Воскуряя фимиам Гюго, он последовательно уничтожает не только «Галлию и Францию», но все творчество Александра, обвиняя его в плагиате у Шиллера, Гете, Вальтера Скотта, Лопе де Вега и даже у «Эрнани» в «Христине», хотя она была написана двумя годами раньше. Бертен показывает статью Гюго, но, несмотря на свою ревность к Александру, которого общественное мнение полагает лучшим драматургом эпохи, несмотря на натянутость их отношений, Гюго по-прежнему считает соперника своим другом и не хочет, чтобы статья была напечатана.

Это следовало бы учесть, не будь и войны актрис, возникшей в «Порт Сен-Мартен», где приступили к репетициям «Марии Тюдор». На положении звезды там, конечно, Мадемуазель Жорж, но Гюго навязывает на вторую роль — Джейн Талбот — Жюльетту Друэ. Жорж хмурит брови по двум важным причинам: Жюльетга еще красивее, чем Ида Ферье, и играет еще хуже. Гарель раздувает ноздри: он чувствует приближение катастрофы, из-за Жюльетты «Мария Тюдор» потерпит крах, зато «Анжела» в силу ее новаторского звучания может принести кучу денег. Кроме того, он не любит, чтобы портили настроение Жорж, и тем хуже, если в результате поссорятся насмерть два лидера романтического театра: Париж обклеен афишами: «В театре «Порт Сен-Мартен»: смотрите «Марию Тюдор». В скором будущем — «Анжела». Этот Гарель просто гений рекламы, ибо впервые директор театра объявляет о смерти спектакля, которого еще нет, и его замену следующим».