Виктор Бакин - Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти

Самому автору В. Туманов говорил: «Слушай, зачем тебе такие вот вещи?! Зачем тебе нужна вся эта грязь… Родители этого не переживут… Почему ты не пишешь, что он не пил два года?! Вообще! Это было в 1972–1973 годах…»

А. Свидерский: «Мой рассказ о Володе Перевозчиков перед печатью так и не показал, и когда я его прочитал в книжке, за голову схватился: половины того, что там написано, я не говорил. Или до неузнаваемости переврано, что я рассказывал…»

Д. Быков: «В «Совершенно секретно» опубликована летопись последнего года жизни Высоцкого, в котором о последних песнях Высоцкого – ни слова, зато о наркомании его – больше чем достаточно. Задача проста: изобразить Высоцкого рабом шприца, а его окружение – шайкой поставщиков зелья. Но и сквозь тотальную ложь этих изысканий пробивается жуткая правда: видно, от какого количества ничтожеств, регламентирующих всякий шаг поэта, зависела его жизнь».

Н. Высоцкий: «Люди, которые давали интервью (дело даже не в том, что они участники событий и невольно «покрывают» себя), всегда в чем-то необъективны. Ведь они выдавали информацию, которая является медицинской тайной. Они поступили по отношению к своему товарищу нехорошо. Будь Высоцкий жив, даже не знаю, что бы он сделал, услышав то, что они наговорили…»

Не понравились книги Перевозчикова и А. Утевскому: «Туманов устроил Высоцкому невозможное по тем временам интервью на Пятигорском телевидении, а позднее своим авторитетом невольно дал тому интервьюеру (оказавшемуся подлецом) дорогу в биографы поэта».

Резко негативно высказался И. Бортник об авторе и всех его книгах: «С отвращением прочитал несколько страниц из верстки книги господина Перевозчикова «Уход Высоцкого», невесть откуда взявшегося человека, выпустившего массу торопливых и безграмотных книжек о Володе. Мне, к сожалению, тоже довелось с ним встретиться – сейчас уже не припомню, кто мне его порекомендовал. Он не показал мне перед публикацией чистовой вариант записи нашего разговора (я был категорически против предварительно показанного мне варианта), а вышедшую книжку «Живая жизнь» трусливо оставил на вахте служебного входа в Театре на Таганке для передачи мне. Прочитал. Почти все переврано до абсурда.

И вот теперь «Уход…». О содержании не хочется говорить. Не считаю нужным как-то комментировать сплетни и вранье, насквозь пропитавшие «опус» господина Перевозчикова…

Я надеюсь, что письма Володи, отправленные им из разных мест, куда забрасывала его судьба, лучше расскажут об их авторе и наших с ним взаимоотношениях, чем вынюхивающий диктофон, спрятанный в кармане вышеупомянутого беспардонного ловкача. Бестактность и развязность непременно «аукнутся» ТАМ в Судный день. И не грех об этом помнить».

Надо отдать должное журналисту, который щадил чувства родственников Высоцкого, не публикуя некоторые интервью при их жизни. В 2005 году вышла еще одна книга Перевозчикова – «Неизвестный Высоцкий». Хотя для биографов Высоцкого в новом сборнике интервью нет ничего нового и «неизвестного», некоторые факты, описанные в книге, меняют представления о детстве и юности поэта, сложившиеся ранее по рассказам родителей.

При всем при том книги В. Перевозчикова имеют большое значение. Уже многих из тех, кто знал Высоцкого близко, нет в живых, но благодаря этим интервью складывается более-менее полная картина жизни поэта. Но просто необходим тщательнейший анализ всего материала!

Трудно не согласиться с мнением другого исследователя жизни и творчества Высоцкого – В. Новикова, которое он высказал в интервью Перевозчикову: «Я понимаю, на какой риск вы пошли, публикуя «Правду смертного часа» в то время, когда живы многие свидетели и участники этих событий. Но методологически я нахожу эту книгу абсолютно правильной. Приведены все свидетельства, все версии, а sapienti sat (умному достаточно), чтобы самому все проанализировать и понять… Сейчас нужны факты и факты, а от красивых концепций культура несет только убытки.

Люди вообще поумнели. Они не ждут сказочек о том, каким хорошим был Володя Высоцкий, как он всех любил и гладил по головке, – они готовы признать правду такой, какая она есть… Мне нравится эта тенденция нашего времени: стремление к правде не идеологизированной, не приспособленной под какие-то концепции».

Однако через несколько лет В. Новиков напишет свою книгу о Высоцком, придумав свою концепцию извращения биографии поэта.

Аналогичного мнения придерживается и близко знавший Высоцкого Ю. Карякин: «А сейчас я вернусь к вашей книге. И сразу скажу: я еще больше зауважал Высоцкого. Как ни парадоксально, мне еще больше открылась его мощь, потому что с таким грехом, с таким пороком – он продолжал играть и творить. Ведь за последние его месяцы проделана гигантская, просто невообразимая работа. Да, конечно, трагедия – но мощь! Мне понятна боль родных, это понятно и это свято. Они пережили то, что, как мне кажется, для них не было открыто. Я понимаю Вадима Туманова, который против публикации книги «Правда смертного часа»… Но это было! Было! Без этого – другой Высоцкий! Еще раз скажу: я еще больше зауважал его как мужика. Это уважение было всегда, но после вашей книги – в еще большей степени».

Все так, но о каких бы грустных и неприятных подробностях биографии поэта ни шла речь, важна та степень, в какой мемуарист или биограф сознает сам или дает понять читателю отношение предмета воспоминаний к главному, чему отдана жизнь поэта, – к его творчеству. О творчестве у Перевозчикова почти ничего…

«А все равно меня будут печатать…»

Хочется, чтобы на книжных полках стояли сборники его стихотворений. Самый беспощадный факт – лист бумаги. Как прозвучат на нем слова, как будут жить они в белом неподкупном свете! В стихах и песнях Владимира Высоцкого обманчивая легкость. Когда прислушиваешься, сознаешь, какой тяжелой ценой она достигнута.

Теперь, когда рукописи Владимира Высоцкого открыты для… сначала для тех, кто этим занимался в интересах будущих читателей, теперь видно, как он работал над строкой, как относился к слову. Мы мало преуспели в этом прежде, но путь поэта не соответствует тому времени, в которое умещается его жизнь. Главное – это потом… Высоцкий – наша радость, это наше неотъемлемое достояние, и не будем предаваться отчаянью, а, напротив, будем радоваться за отечественную словесность…

В жизни Высоцкого была глубокая драма – его не печатали, а он страстно хотел напечататься. Блажь баловня судьбы? Дань укоренившегося предрассудка считать типографский оттиск единственным пропуском в поэтический рай? Не только. Еще был азарт сыграть на общем поле, по традиционным правилам и все равно победить («я стремился выиграть, как все»). Это в «Беге иноходца» он желал «…вышвырнуть жокея моего и бежать, как будто в табуне, – под седлом, в узде, но без него!». Главное – «без него», без чиновника-цензора, который контролирует и управляет, чтобы можно было хотя бы «под седлом, в узде» проявить свою позицию не только перед микрофоном, но и на бумаге. Однако при жизни так не получилось – Высоцкий, которого знала и любила страна, не вписывался в идеологическую концепцию власти. Здесь он был не одинок…