Шарль Голль - Военные мемуары - Призыв 1940-1942

1-я легкая мотомеханизированная дивизия насчитывала до сражения под Бир-Хакеймом приблизительно 5500 человек, а после двухнедельных боев Кениг вывел оттуда около 4 тысяч пригодных к дальнейшей службе солдат. Некоторое количество раненых удалось вывезти в тыл вместе с частями. Наши войска оставили на поле боя 1109 офицеров и солдат, убитых, раненых или пропавших без вести. Среди убитых - три старших офицера: подполковник Брош, майоры Саве и Бриконь. Среди раненых, оставшихся на поле боя, - майоры Пюшуа и Бабонно. Пришлось оставить часть предварительно уничтоженной боевой техники. Но потери, которые мы нанесли противнику, в три раза превосходили наши потери.

12 июня немцы объявили, что накануне они "взяли штурмом" Бир-Хакейм. Затем берлинское радио опубликовало следующее коммюнике: "Так как французы, белые и цветные, захваченные в плен под Бир-Хакеймом, не принадлежат к регулярной армии, то будут расстреляны согласно военным законам". Час спустя я попросил передать по Би-Би-Си на всех языках следующее заявление: "Если германская армия обесчестит себя убийством французских солдат, взятых в плен, когда они сражались за свою родину, генерал де Голль должен сообщить, что, к своему глубокому сожалению, будет вынужден поступить также с немцами, захваченными в плен его войсками". К концу дня берлинское радио объявило: "Относительно французских военнослужащих, захваченных в плен во время боев за Бир-Хакейм, не может возникнуть никаких сомнений. С солдатами генерала де Голля будут обращаться как с солдатами". Так оно и было в действительности.

В то время как 1-я легкая мотомеханизированная дивизия перегруппировалась в Сиди-Баррани и Катру без промедления приступил к ее пополнению, наша авиагруппа "Эльзас" продолжала принимать участие в усилившихся действиях английской истребительной авиации, а наша авиагруппа "Лотарингия" учащала совместно с бомбардировщиками английских военно-воздушных сил свои налеты на коммуникации противника. В то же время наши парашютисты выполняли блестящие операции. Так, например, в ночь с 12 на 13 июня группы парашютистов уничтожили 12 самолетов на вражеских аэродромах в Ливии, а капитан Берже, сброшенный на парашюте с несколькими солдатами на остров Крит, сумел, до того как его схватили, поджечь 21 бомбардировщик, 15 грузовиков и склад горючего на аэродроме в Канди.

Однако 8-я армия, внезапно охваченная моральной усталостью, покинула Киренаику, оставив на месте значительное количество боевой техники. Генерал Окинлек надеялся сохранить по крайней мере Тобрук, сильно укрепленную крепость, снабжавшуюся с моря. Но 24 июня гарнизон, насчитывавший 33 тысячи человек, сдался немцам. Лишь с большим трудом англичанам удалось закрепиться на высотах Эль-Аламейна. Один участок позиции удерживала 2-я легкая мотомеханизированная дивизия под командованием генерала Казо, наконец введенная в дело. Среди резервов находилась танковая группа полковника Реми, срочно снабженная материальной частью. Положение было тяжелое. Весь Восток, охваченный тревогой, ожидал вступления немцев и итальянцев в Каир и Александрию.

Но этот упадок духа наших союзников, как показали события, носил лишь временный характер. Должен был наступить день, когда благодаря господству на море, новым подкреплениям, явному превосходству авиации и, наконец, военным способностям генерала Монтгомери они окончательно преодолеют эту временную слабость. Впрочем, войска Роммеля, боевые припасы которых находились на исходе, приостановили свое продвижение вперед. Однако сложившаяся обстановка особенно подчеркивала большое значение наших действий. Генерал Окинлек благородно признал это. 12 июня он опубликовал в честь 1-й легкой мотомеханизированной дивизии замечательное коммюнике: "Объединенные Нации, - заявил он, - должны быть преисполнены чувством восхищения и благодарности в связи с действиями этих французских войск и их доблестного генерала".

Шесть дней спустя в Лондоне 10 тысяч французов, военных и штатских, собираются на торжественное собрание, чтобы отметить вторую годовщину призыва 18 июня. Все четыре этажа Альберт-холла заполнены до отказа, насколько это позволяют инструкции по безопасности. Огромное трехцветное полотнище, украшенное Лотарингским крестом, протянуто за трибуной и привлекает к себе взоры всех присутствующих. Находя взволнованный отклик в сердцах, звучат "Марсельеза" и "Лотарингский марш". Занимая место, окруженный членами Национального комитета и совсем недавно прибывшими из Франции добровольцами, я слышу, как эта охваченная энтузиазмом толпа кричит мне о своих чаяниях. В этот день наряду с надеждой я испытываю ликование. Я выступаю с речью. Это необходимо. Герои совершают подвиги в борьбе. Но для того, чтобы воодушевить их на подвиг, нужны пламенные слова.

Цитируя изречение Шамфора: "Рассудительные люди прозябали. Но по-настоящему жили только люди больших страстей", -- я напоминаю о пути, пройденном "Свободной Францией" за два года. "Нам пришлось много пережить, потому что мы люди больших страстей. Но мы также и прозябали! Ах! Как мы рассудительны!.. Мы говорим с самого первого дня: Франция не вышла из войны; власть, установленная путем отказа от национальных интересов, не является законной властью; наши союзы не разорваны, мы доказываем это делом: вооруженной борьбой... Конечно, мы должны были верить в то, что Великобритания будет стойко держаться, что Россия и Америка будут втянуты в борьбу, что французский народ не примирится с поражением. И что же, мы не ошиблись!" Затем я приветствую наших борцов во всем мире и участников движения Сопротивления во Франции. Я приветствую также империю, верную империю, исходную базу для возрождения страны. Разумеется, понадобится, чтобы после войны была изменена ее структура. Но Франция единодушно намеревается сохранить ее единство и территориальную неприкосновенность. "Даже то прискорбное мужество, с которым войска, опутанные ложью Виши, защищают те или иные владения империи от Сражающейся Франции и ее союзников, является извращенным, но неоспоримым доказательством этой непреклонной воли французов..." Я констатирую, что, несмотря ни на что, Сражающаяся Франция всплывает на поверхность океана. "Когда луч возрождающейся славы озарил в Бир-Хакейме окровавленные головы ее солдат, мир признал Францию..."

Присутствующие отвечают бурным одобрением; с исключительным воодушевлением исполняется национальный гимн. Его звуки доносятся до французов, которые за запертыми дверьми, спущенными шторами и закрытыми ставнями сидят возле своих радиоприемников.

Приветственные возгласы умолкают. Собрание заканчивается. Каждый возвращается на свой пост. И вот я один, наедине с самим собой. Теперь, в этой обычной обстановке, можно здраво, без всяких иллюзий, рассмотреть факты. Я подвожу итог прошлого. Это положительный, но жестокий итог. Бойцы вливались в ряды Сражающейся Франции поодиночке, ее здание воздвигалось по одному кирпичу - и вот она превратилась в прочную и сплоченную организацию. Но чтобы достигнуть этого - сколько потерь, сколько горя и отчаяния! И вот мы вступаем в новую фазу борьбы, располагая значительными средствами: 70 тысяч вооруженных солдат, опытные военачальники, активная помощь заморских территорий, внутреннее Сопротивление, которое будет расширяться, правительство, которому повинуются, власть, если не признанная, то во всяком случае известная всему миру. Нет сомнения в том, что события пробудят новые силы. Однако я ясно отдаю себе отчет в препятствиях, стоящих на моем пути. Эти препятствия: мощь врага, недоброжелательство союзных государств, а со стороны французов - враждебное отношение официальных и привилегированных лиц, интриги некоторых, пассивность большинства и, наконец, угроза общей катастрофы. И я, слабый человек, - хватит ли у меня проницательности, твердости, уменья, чтобы выйти победителем из всех испытаний? Но если мне даже и удастся привести объединившийся наконец народ к победе, какое будущее ждет его? И на этом пути сколько еще новых невзгод ожидает его и сколько новых распрей? А когда минует опасность и отшумит праздничное ликование, сколько потоков грязи хлынет на Францию?