Дмитрий Альперов - НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА

Из записи отца видно, что исправник просил не касаться ни членов Государственной думы, ни самой думы. Далее запись следующая: «Пошел завтракать в общественное собрание, где буфетчик заявил, что советом старшин постановили в собрание артистов нашего цирка не пускать. Поводом к этому послужила грязная выходка акробатов Богуславских. Хорошая реклама для цирковых хулиганов, из-за которых и создалось у общества существующее извращенное мнение о всех циркачах. Сур, узнав это, послал за произведенный дебош извиниться, и если это еще раз повторится, он решил рассчитать Богуславских».

Надо сказать, что в труппе всегда было два-три человека, которые считали хулиганские выходки особым ухарством, причем они, проделывали каверзы не только вне цирка, но часто и на работе, особенно процветало хулиганство в тех цирках, где дирекция не особенно энергично боролась с этим явлением. Но и в цирках со строгой дирекцией бывали так называемые цирковые шутейники. Начиналось это обычно с мелких шуток и кончалось крупными скандалами. Хорошо ещё, когда скандалы происходили в стенах цирка. А то в труппе подбиралась компания таких шутейников, которые после представления, в ресторанах, как говорили циркачи, «давали пачек»: не только скандалили с теми, кто их задирал, но и приставали сами к мирной публике. Кончались такие вылазки в рестораны протоколом и участком.

Шутки в цирке начинались большей частью с «мешка». Эта шутка так вкоренилась в жизнь цирка, что стоило появиться на арене постороннему человеку во время репетиции, как уже кто-то кричит: «Давай мешок». Хватают на конюшие первый попавшийся мешок (в лучшем случае попадается мешок из-под овса, а то часто грязный и пыльный), забираются в губернаторскую ложу или в оркестр и бросают мешок, стараясь накинуть его на намеченную жертву, а сами убегают. Если это проделано с артистом, он говорил: «Ну подожди, я тебя угощу». И вечером брал замок, на дужку его надевал петли пиджака, брюк, пальто и т. д., а ключ забрасывал. Виновник шутки с мешком не мог одеться до тех пор, пока не сломает замка,

Или возьмут шутейники и зашьют подкладку в рукавах пиджака, или наложат в карманы навоз, или засунут в ботинки тухлое яйцо, или прибьют к полу гвоздиками галоши. В конце концов это обычно кончалось скандалами и дракой.

Хуже всего бывало, когда начинали шутить во время работыты: жонглерам мазали все предметы вазелином. С ними трудно было работать, и они падали; насыпали в трико чесательного порошка; крошили в грим ляписа, а на другой день, когда выйдешь на солнце, все лицо покрывалось темными пятнами.

Несмотря на строгость, «шутили» даже у Рудольфо Труцци. Так, во время постановки «Пана Твардовского» артисты во втором акте одеты чертями в трико и масках. В следующем действии они быстро должны преобразиться в знатных поляков. И вот кто-то взял и вымазал маски чертей в средине сажей. Когда маски были сняты, то у всех артистов лица оказались перепачканными. Все они опоздали к выходу. Труцци давал пятьдесят рублей тому, кто раскроет виновника этой выходки. Все молчали.

Когда артисты в этой пантомиме одеты были чертями, их трудно было узнать, и многие из них нарочно бегали в буфет, брали пирожки и, бросив буфетчику «за мной», убегали. Буфетчик не знал, за кем записывать взятое. Это вошло у «чертей» как бы в привычку. Буфетчик жаловался Труцци — ничего не помогало. Количество неоплаченных пирожков и бутербродов росло. В труппе был джигит Пац. Он был по характеру очень тихий и смирный человек. Ему рассказали про пирожки, и он тоже раз, загримированный чортом, зашел в буфет, взял пирожок, сказал «за мной!» и ушел.

На другой день Труцци собрал всех артистов, выстроил их в ряд и велел всем протянуть руки. Оказывается, буфетчик заявил, что пирожки и бутерброды в буфете берет тот, у кого нет одного пальца. Одного пальца на руке не оказалось у Паца, ему пришлось уплатить буфетчику двадцать пять рублей и штраф десять рублей. Его нарочно подзадорили, чтобы он взял пирожок, а сами предупредили насчет его пальца буфетчика. Пац по простоте своей за один съеденный пирожок поплатился тридцатью пятью рублями, что для него, конечно, было нелегко.

Чего только ни придумывали шутники. Посылали письма, назначали свидания в отдаленной части города и потом смеялись над тем, кто верил таким письмам. Подговаривали городового, и тот несуществующей печатью запечатывал комнату. Владелец комнаты бегал по полицейским участкам, разыскивая того, кто наложил печать, чтобы снять ее. Посылали на дом знакомым гробы или предлагали дешево купить костюм и посылали гробовщика снимать мерку.

Часто шутки бывали очень грубые и приносили человеку и материальные и душевные страдания. Отец мой не любил этого, и нам не позволял шутить над товарищами и разыгрывать их. Если же мы, увлекшись цирковой традицией, позволяли себе это делать, то нам всегда от него попадало.

Но вернусь к Шуе и нашей работе в шуйском цирке.

28 мая отец записывает: «Антре редкостно стройно и публике очень понравилось. Взрыв рукоплесканий вызвала вставка о срезавшейся на экзаменах в женской гимназии дочери дворника. Все, ее знающие, прочили ей золотую медаль. Новый директор гимназии, ставленник и родственник Касоо[49], повернулся спиной к плебейкам и на экзаменах резал и косил все низшие классы, особенно девушек недворянского происхождения. Мы эту грустную историю провели в начале антре, — прием был очень горячий».

Вскоре в цирке начал работать чемпионат. Сур решил давать только два отделения. Труппа разделилась, и мы выехали в Муром.

19 июня состоялось открытие муромского отделения цирка.

Впечатление от города было такое, как будто мы только вчера уехали отсюда. Цирк выстроен был на том же месте. Та же ярмарка, с тем же пьяным угаром, те же лица. Приехали мы с чемпионатом, и труппа при нем была небольшая. Публику сразу захватила борьба, и сборы все время были хорошие. У нас было много знакомых в городе, и мы часто гуляли и ездили за город.

Однажды с одним местным богатеем мы поехали на уху к рыбакам в Карачарово на моторной лодке. Я первый рав видел, как приготовляют уху рыбаки. Мы взяли с собой из города лимоны, перец, лавровый лист и чистую простыню.. Когда мы приехали, рыбаки забродили сети. На берегу был разведен большой костер, и над ним повесили порядочных размеров котел. Вытащили сети, сейчас же отделили всю мелкую рыбу и часть ее в простыне положили в котел. Пока котел закипал, рыбаки чистили на реке стерлядь. Рыба в простыне хорошо прокипела, ее вынули вместе с простыней, отжали крепко, выбросили вон, наложили свежей рыбы и опять положили в котел.