Эдуард Экк - От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

Не чаял я тогда, что вижу своего государя в последний раз. Все было так празднично, так красиво, что нельзя было глаз отвести, и ни одной мрачной мысли не закралось в душу. За все же три года войны, с 1914 по 1917 год, хотя я ни разу не отлучался от корпуса, видеть государя мне не пришлось.

Во время пребывания на Очаковском артиллерийском полигоне после одной из стрельб мы собрались в лагерном собрании и только что успели условиться на счет следующего дня, как принесли газеты, и в них оказались первые известия об убийстве наследника австрийского престола[276] и о предъявленном Австрией ультиматуме к Сербии. Я тотчас же обратился ко всем присутствующим:

– Господа, теперь не может быть сомнения в неминуемости войны, так как государь никогда не допустит порабощения Сербии. Готовьтесь, господа, и помните, что эта война будет сведением всех счетов на чистоту и потребует от нас напряжения всех сил до предела.

Все были того же мнения, все понимали, что иначе быть не может и что приближаются решающие события. Настроение было серьезное, торжественное, все понимали, сколько от нас потребуется, и все же никто не мог вполне постичь, каких неслыханных до того размеров достигнет надвигавшаяся мировая война.

На другой день я произвел строевой смотр 34-й артиллерийской бригаде и 7-му мортирному дивизиону[277] и отбыл в Симферополь.

В войсках я был уверен, внушал мне только некоторое опасение по состоянию своего здоровья начальник 34-й дивизии генерал-лейтенант Добровольский,[278] находившийся по болезни в заграничном отпуску; бригадный командир генерал-майор Баташев в случае мобилизации получал назначение начальника 71-й дивизии,[279] формировавшейся из частей 7-го корпуса. Но со штабом было не вполне благополучно. Незадолго перед тем я был вынужден предложить его начальнику просить о перемещении в другой корпус или об отчислении от должности и не знал еще, когда прибудет вновь назначенный начальник штаба генерал-майор Лазарев.[280] Несмотря на такое положение, я в конце июня отпустил жену с дочерью на курорт Коктебель.

Так мы прожили до 18 июля. В этот день я пошел спать в обычное время, но заснуть не мог. Голова работала напряженно, нервы расходились. В третьем часу ночи раздался звонок и мне подали телеграмму: «Германия объявила нам войну. Сухомлинов».

Вызвав к телефону дежурного по штабу офицера, приказал немедленно передать эту телеграмму начальникам дивизий, командирам артиллерийских бригад, командирам кавалерийских полков, корпусному интенданту, корпусному врачу и всем чинам штаба, лег и заснул сладчайшим сном.

Приступая далее к изложению событий с 18 июля 1914 года, я, отнюдь, не имею в виду на память, без карт крупного масштаба, излагать историю Великой войны. Я ограничиваюсь занесением в эти воспоминания отдельных эпизодов из ряда событий, непрерывно следовавших одно за другим, таких эпизодов, которые, на мой взгляд, наглядно обрисовывают общую обстановку на Юго-Западном фронте и бытовую сторону жизни 7-го корпуса за время войны, со дня мобилизации по сентябрь месяц 1916 года, а затем 23-го корпуса[281] в Лесистых Карпатах.

19-го утром дал телеграмму командующему войсками: «Ходатайствую о назначении генерал-майора Баташева[282] командующим 34-й дивизией». Ходатайство было уважено, и с его назначением 34-я дивизия попала в настоящие руки и за время войны стяжала себе громкую, вполне заслуженную боевую славу. На третий день мобилизации прибыл генерал-майор Лазарев, и с самого его приступа к делу стало ясно, какого ценного сотрудника я приобрел в его лице. Вообще, мне повезло. Как и перед Японской войной, с момента получения телеграммы о мобилизации, все прочее как бы отошло от меня, забылось все пережитое в Москве, все подчас странные отношения генерала Никитина. Осталась одна предстоящая война, стало уверенно и спокойно на душе.

Глава IX

Мобилизация проходила гладко, без задержки. Все конечно помнят, какая волна народного сознания охватила всех, в каком прекрасном настроении приходили запасные. Запрещение продажи водки принесло драгоценные плоды.

20-го утром начали представляться начальники вновь формируемых при штабе корпуса учреждений. Причем начальник полевой телеграфной конторы, представившись, добавил:

– Я совершенно поражен, не далее как три дня тому назад я лично передал телеграмму, что всякая опасность войны миновала.

Действительно, Австрия перед категорическим заявлением, что Россия не позволит тронуть Сербии, уже готова была уступить и пойти на соглашение. Тогда-то Германия, давно решившая, что война неминуема и считавшая тогдашнюю обстановку наивыгоднейшей для себя, сама объявила нам войну. В Берлине были уверены, что с объявлением войны в Петербурге повторятся события 1905 года – и ошиблись. Русский народ как один человек откликнулся на зов своего царя, и даже Государственная дума в сознании величия совершившегося была в то время единомысленна.

Что вопрос о необходимости начать войну немедленно был уже заранее решен в Берлине, очень наглядно видно из записок тогдашнего американского посла в Константинополе Моргентау, который приводит следующий свой разговор с германским послом Вангенгеймом, ставленником императора Вильгельма, занимавшего совершенно исключительное положение в Константинополе: «Ко мне неожиданно приехал Вангенгейм и объявил, что он вызван императором на 5 июля в Берлин и сегодня же выезжает. Вернувшись обратно, Вангенгейм немедленно приехал ко мне в очень приподнятом настроении и сразу заявил: приехал с вами поделиться. 5 июля состоялось совещание под председательством императора. В совещании участвовали: имперский канцлер, начальник генерального штаба, министры – военный, внутренних дел и финансов; управляющие главнейшими банками и директора крупных торговых фирм и технических обществ. Открыв совещание, император обратился к имперскому канцлеру:

– К войне готовы?

Получив утвердительный ответ, повторил вопрос, обращаясь к начальнику генерального штаба и так, по очереди, к каждому из присутствовавших. Все дали лаконический ответ – готовы, и только представители финансовых учреждений, заявив, что готовы, просили 14 дней для необходимой реализации известного количества бумаг, чтобы иметь достаточное количество наличных денег, и император им ответил:

– Хорошо, 14 дней получите.

Вот, добавляет Моргентау, в чем крылась истинная причина тех невероятных колебаний, скачков вверх и понижений ценностей всех держав, которые в то время все пытались объяснить, но никак не могли».