Взломавшая код. Дженнифер Даудна, редактирование генома и будущее человечества - Уолтер Айзексон
Университет приходит на помощь
Вашингтонский университет, расположенный в регионе, где случилась одна из первых вспышек COVID-19 в США, первым бросился на это минное поле. В начале января, ознакомившись со сводками из Китая, Алекс Гренингер, молодой заместитель директора вирусологической лаборатории при университетском медицинском центре, обсудил со своим начальником Китом Джеромом возможность разработки собственного теста. “Вероятно, нам придется впустую потратить часть денег, – сказал Джером. – Вероятно, [этот вирус] до нас не дойдет. Но нужно подготовиться”[495].
Через две недели у Гренингера был работающий тест, который в обычных обстоятельствах университет мог бы использовать в своей больничной системе. Но министр здравоохранения Азар объявил о чрезвычайной ситуации, и нормы ужесточились. Гренингер подал в FDA официальную заявку, чтобы получить “разрешение на экстренное применение” теста. На заполнение всех формуляров у него ушло почти сто часов. Затем произошел восхитительный бюрократический конфуз. 20 февраля FDA сообщило Гренингеру, что, помимо электронной заявки, нужно отправить ее печатную копию, а также копию на компакт-диске (вы еще не забыли, что это такое?) в штаб-квартиру FDA в Мэриленде. Гренингер пожаловался на экстравагантные порядки FDA в письме другу и добавил: “И это в чрезвычайной ситуации!”
Через несколько дней FDA потребовало, чтобы он провел еще несколько испытаний и продемонстрировал, не выявляет ли случайно разработанный им тест вирусы БВРС (ближневосточного респираторного синдрома, MERS) и ТОРС (тяжелого острого респираторного синдрома, SARS), хотя они много лет не проявляли себя и образцов для тестирования у Гренингера не было. Он позвонил в CDC и спросил, может ли получить образец старого вируса ТОРС, но ему ответили отказом. “И тут я подумал: «Хм, возможно, FDA и CDC вообще не обсуждали это друг с другом», – сказал Гренингер репортеру Юлии Иоффе. – Я понял: «Ох, похоже, это надолго»”[496].
С подобными проблемами столкнулись и другие. В клинике Мэйо создали кризисную группу для решения вопросов, связанных с пандемией. Из пятнадцати вошедших в нее человек пять занимались только оформлением документов для FDA. К концу февраля тесты были разработаны в десятках больниц и университетских лабораторий, включая лаборатории Стэнфорда и Института Брода при MIT и Гарварде, но никто не смог получить от FDA разрешение на их использование.
В этот момент в дело вступил Энтони Фаучи, руководитель отдела инфекционных заболеваний в Национальных институтах здоровья, который стал национальной суперзвездой. 27 февраля он обратился к Брайану Харрисону, начальнику сформированного министром здравоохранения Азаром штаба, и подчеркнул, что FDA должна разрешить университетам, больницам и частным лабораториям начать применение собственных тестов до того, как будет получено разрешение на экстренное применение. Харрисон провел конференц-звонок с представителями компетентных организаций и поставил перед ними задачу до конца заседания разработать соответствующий план[497].
FDA наконец пошло на уступки в субботу, 29 февраля, и объявило, что позволит негосударственным лабораториям использовать собственные тесты, пока они ожидают разрешений на экстренное применение. В тот понедельник лаборатория Гренингера взяла анализы у тридцати пациентов. Через несколько недель она тестировала уже более 2500 человек в день.
Институт Брода под руководством Эрика Лэндера тоже вступил в бой. Дебора Ханг, одна из директоров институтской программы по изучению инфекционных болезней, также работала врачом в Женской больнице имени Бригама в Бостоне. Вечером 9 марта, когда количество подтвержденных случаев COVID-19 в штате достигло сорока одного, она поняла, какой серьезный удар нанесет этот вирус. Ханг позвонила своей коллеге Стейси Гэбриел, директору лаборатории секвенирования генома Института Брода, расположенной в нескольких кварталах от главного здания, на бывшем складе, где раньше хранились запасы пива и попкорна для бейсбольного стадиона Фенуэй-Парк. Может ли она переоборудовать лабораторию для проведения тестирования на коронавирус? Гэбриел сказала да, а затем позвонила Лэндеру, чтобы согласовать с ним решение. Лэндер, как всегда, был только рад применить науку в интересах общества и по праву гордился коллегами, которые имели такие же побуждения. “В том звонке не было необходимости, – говорит Лэндер. – Само собой, я согласился бы, но она бы осуществила задуманное в любом случае, как и следовало сделать”. Лаборатория заработала на полную мощность 24 марта и стала получать образцы из больниц, расположенных в окрестностях Бостона[498]. Поскольку администрация Трампа не смогла организовать массовое тестирование, университетские исследовательские лаборатории взяли на себя задачи, которые обычно выполняет государство.
Глава 50. Лаборатория в Беркли
Армия добровольцев
Когда на совещании 13 марта Даудна и ее коллеги из Института инновационной геномики решили организовать собственную лабораторию для диагностики коронавируса, последовала дискуссия о том, какую технологию использовать. Остановиться на описанном ранее трудоемком, но надежном методе амплификации генетического материала из мазков с помощью полимеразной цепной реакции (ПЦР)? Или попробовать изобрести тест нового типа с использованием технологии CRISPR для непосредственного обнаружения РНК вируса?
Они решили, что пойдут обоими путями, но начнут с первого. “Нужно научиться ходить, прежде чем мы сможем бегать, – сказала Даудна в завершение дискуссии. – Пока будем применять существующую технологию, а затем разработаем новую”[499]. Имея собственную диагностическую лабораторию, IGI получал доступ к данным и взятым у пациентов образцам для проверки новых тестов.
После совещания институт опубликовал такой твит:
Институт инновационной геномики @igisci: Мы работаем не покладая рук, чтобы организовать в кампусе @UCBerkley лабораторию для проведения клинических анализов на #COVID19. Мы будем часто обновлять эту страницу, чтобы искать реагенты, оборудование и добровольцев.
Когда в последующие два дня на объявление откликнулось более 860 человек, прием добровольцев пришлось закрыть.
В команде, собранной Даудной, нашло отражение многообразие ее лаборатории и биотехнологической сферы вообще. Командование операцией она доверила Федору Урнову, настоящему волшебнику генной инженерии, который руководил в IGI разработкой доступных методов лечения серповидноклеточной анемии.
Урнов родился в 1968 году в центре Москвы и выучился английскому у своей матери, профессора Юлии Палиевской, и отца, Дмитрия Урнова, уважаемого литературного критика и шекспироведа, почитателя Уильяма Фолкнера и биографа Даниеля Дефо. Я поинтересовался у Федора, стало ли распространение коронавируса поводом к тому, чтобы он расспросил отца, который теперь живет неподалеку от него в Беркли, о романе Дефо “Дневник чумного года”, написанном в 1722 году. “Да, – ответил он. – Я попрошу его связаться в зуме со мной и моей дочерью, которая живет в Париже, и прочесть нам лекцию об этой книге”[500].
Как и Даудна, Урнов лет в тринадцать прочитал “Двойную спираль” Уотсона и решил стать биологом. “Нас с Дженнифер забавляет, что мы прочли «Двойную спираль» примерно в одном возрасте, – говорит он. – Несмотря на весьма существенные личностные недостатки, Уотсон написал
